Вольный Дон
Шрифт:
Тороватые предприимчивые люди не промедлили и, торопясь опередить своих конкурентов, один за другим помчались на причалы. Понятно, что в торговле мои познания пока не очень велики. Но я слышал, что взят Ардебиль и вскоре армия Кумшацкого вернется к родным берегам. Поэтому, исходя из доступной информации, принимал за хабар цену, которую предлагали торговцы. При этом мои заместители Борисов и Рубцов были не согласны с таким подходом, но я был твердо убежден в правильности своих действий, смог настоять на своем и потому не прогадал.
Двое суток я сидел на самом большом трофейном бусе и в треть, а то и в четверть цены, за наличку скидывал дуван. Например, семьсот рулонов кутни ушли за семьсот пятьдесят рублей. Золотую, серебряную и фаянсовую посуду, набитую в девять объемных джутовых мешков, отдал за шестьсот восемьдесят рублей. Кипы шелка сырца, рулоны шагреневой кожи, сафьяна и шелка за пятьсот рублей. Ковры и дорогую одежду сбагрил за триста. Краски, которые умели очень хорошо делать и производить в Персии, обошлись купцам еще в четыреста двадцать рублей. А всякие иные дорогие мелочи, оружие, украшения и драгоценные камни остались при мне. На оружие имеется задумка, а на камни в Астрахани цены нет, и отдавать их за десятую часть истинной стоимости я посчитал глупостью. Благо, товар этот легкий и много места не занимает.
И вот, только я проводил последних гостей, которые забрали сами трофейные суда вместе с персидской командой, за один дали сто пятьдесят рублей, а за другой двести, как на горизонте появились многочисленные паруса. Это возвращались астраханцы и донские казаки. И поняв, что мне очень вовремя удалось сбыть весь свой товар, я с огромным облегчением вытер со лба трудовой пот. Затем сошел с уже ставшего чужим буса на причал, и рядом с собой увидел Харько Нечоса, который смотрел на приближающийся флот и счастливо улыбался.
– Как дела, атаман? – спросил я Харько.
– Неплохо, атаман, – ответил он и кивнул на бус, за моей спиной. – Избавился?
– Да.
– Удачно.
– Это точно. Сейчас Кумшацкий причалит, и вся торговля рухнет, как ее и не было.
– Угу, – согласился Нечос и предложил: – Пройдемся, погутарим?
– Давай. Пока народ не набежал, время имеется.
Мы встали плечом к плечу, неспешно двинулись по причалу и запорожец поинтересовался:
– Какие планы на весну?
– Ну, – сделав вид, что задумался, я потянул время и ответил: – думаю, что война продолжится. Поэтому зиму проведу в Черкасске, а по весне дополнительно наберу людей, возьму еще две расшивы и снова в море выйду. Что это, один краткий поход? Добычу и славу получили, а с басурманами толком и не повоевали, да и рубли имеют свойство быстро заканчиваться.
– Я тоже так считаю, и хотел бы, чтобы весной ты снова вместе со мной пошел.
– Лично я не против, но чтобы без людей Старченки, и вообще без разбойников, хоть чьих. Если идем вместе, только с теми, кто подчиняется нам без всяких условий и в бою крепко стоит.
– Так и будет.
Мы с Нечосом ударили по рукам, и я подтвердил:
– Договорились. Встречаемся в Черкасске.
– Середина февраля пойдет?
– Отлично.
Больше в этом году мы с запорожским атаманом не виделись. Он перетянул свои расшивы на другой причал, а моя осталась на месте, благо, никому особо не мешала и места занимала немного.
Нечос ушел, а я остался наблюдать за прибытием нашего победоносного флота. А когда толпа встречающих людей и вернувшихся с огромнейшей добычей казаков и солдат схлынула, я поднялся к себе на борт и погрузился в мир цифр. Предстояла дележка дувана, и во всех расчетах требовалось соблюсти максимальную точность. А то случалось такое, что за неумение считать деньги, атаман терял уважение среди казаков, и это почти всегда приводило к концу его карьерного роста.
В общем, я присел под закрытый навес, облокотился на мешок денег, взял перо, чернила, лист не очень хорошей персидской бумаги, и приступил к общему подсчету имеющихся у нас средств. За всю добычу, исключая драгоценности и оружие, наша ватага выручила три тысячи рублей. Минус триста рубликов на припасы и сотню за расшиву. Остается две тысячи шестьсот рубликов. Понимаю, что где-нибудь в столице России, наш дуван ушел бы за двадцать пять тысяч. Но где та Москва, а где Астрахань? Так что надо радоваться тому, что имеется, и быть довольным. И хочется сказать, я доволен. Тем более, что имеется десять мешков серебряных персидских абасси, а чтобы внести ясность, какова стоимость этой монеты, приведу некоторые сравнения. Один абасси – это двадцать копеек, соответственно, один рубль стоит пять абасси. В каждом мешке один туман – ровно две тысячи пятьсот монет без всякого обмана, и получается, что у меня двадцать пять тысяч абасси, в переводе на привычные расклады – пять тысяч рублей. Плюсуем деньги астраханских купцов-перекупщиков и персидскую монету, и в итоге выходит семь тысяч шестьсот рублей. Царь Петр, помнится, на все Войско Донское выделял двадцать тысяч в год, а тут три восьмых от этой суммы на восемьдесят человек, включая погибших казаков и матросов расшивы. Как ни посмотри, а круто выходит.
Конец ознакомительного фрагмента.