Вольный горец
Шрифт:
— Алекум салам! — послышалось впереди, и в салон поднялся седой симпатичный человек с веселыми добрыми глазами…
— Может, это даже лучше? — спросил Гаврюшу Аскер. — Мало ли что могло с нами приключиться?.. Если бы ты по-русски крикнул: «Лев!.. Лев!» Хорошо, если бы лев тут же умчался в лесополосу. А если бы бежал и бежал рядом с автобусом до самой остановки?.. А если бы он добежал до этого бетонного укрепления, в котором теперь рядом с дорогой сидят гаишники с такими же короткими, как их память, автоматами?..
— Она у них и правда короткая? — спросил Гаврюша, уже ожидавший от Аскера
Но голос у Старого Солдата был не очень веселый:
— Представь себе!.. Ни за что возьмут с тебя штраф, и если ты от них быстренько не отъедешь, могут тут же снова потребовать у тебя деньги!
— А тут вдруг — лев!
— Вот-вот… — поддержал Аскер. — Рядом с бетонным укреплением у них обычно стоит деревянный скворечник, куда они бегают в туалет, но если бы они вдруг увидели настоящего льва, в туалет они тут же превратили бы свое укрепление…
— А жить потом перешли бы в деревянный скворечник? — догадался Гаврюша.
— Там стало бы уютней, конечно! — согласился Аскер. — Нет-нет, чего бы мы только со львом не пережили!.. А так ты хорошего человека выручил, Джебраил!..
— У черкесов Каплан — любимое имя. Это — Кесебежев Каплан, — и Аскер слегка повысил голос. — Каплан, ыйт!.. Ты можешь к нам подойти?
Увидев Аскера, симпатичный человек с веселыми добрыми глазами поднял в приветствии руку и улыбаясь пошел к старому солдату:
— Мое почтение тебе, уважаемый Аскер, да продлит Аллах твои дни!.. Любимцем Бога будь!
— Благодарю тебя, Каплан, — сказал старый солдат вроде бы чуть ворчливо, и все же Гаврюша понял, что Старику приятны слова Каплана. — Пусть у тебя всего будет вдвое, и пусть Бог любит тебя не меньше, но ты скажи нам: долго ты стоял тут на краю поля?
— Очень долго! — согласился Каплан. — У нас сломалась машина…
— Э-ей! — поднял ладонь, останавливая Каплана, Аскер. — Только не надо сочинять нам тут сказку про машину и про бензин — все это тут как раз ни при чем… Мы с Гаврюшей только что занимались тут совсем другими историями. Я ему рассказал, как пустой прозрачный мешок, который сто лет никому не нужен, может превратиться в живого зайца, если радостно закричать: заяц! заяц!.. От всего сердца. Ты понимаешь?.. И тут Гаврюша спросил меня, как по-черкесски будет «лев», и только что с надеждой и с верою прокричал: Каплан!.. Каплан! Ты понимаешь?
Каплан Кесебежев на секунду прикрыл глаза и приложил ко лбу палец:
— Так вот почему я тут оказался?
— А ты думал? — рассмеялся Аскер. — Потому-то я спрашиваю тебя: долго ли ты пробыл никому не нужным пустым мешком?
— Больше десятка лет, Аскер, ты это знаешь!.. Правда, я был не прозрачным мешком, а коричневой коробочкой с гофрированной прокладкой внутри — ты, может, помнишь?.. Меня тогда выгнали из редакции и велели идти работать на целлюлозно-картонный комбинат, где делают как раз такие коробки…
Каплан Кесебежев сказал это так искренне и таким грустным тоном, что Гаврюша почти поверил, что так оно все и было.
— А кто хотел тебя съесть? — спросил он у Каплана. — Лиса?.. Или серый волк?
— Его хотели съесть серые люди, — сказал Аскер. — Они куда опасней серого волка!
— Ты все верно говоришь, Аскер! — грустно
— А что ты натворил? — спросил Гаврюша, подумавший, что перед ним, может быть, бывший лесной разбойник.
— Он написал честные стихи! — ответил за Каплана Аскер. — И они подумали, что он — ненормальный, — старик как будто замялся. — А может, ты и правда Каплан, может, и правда? — тут Аскер сделал нарочно строгое лицо. — Ты теперь стал эфенди, учителем верующих муслимов, но люди в Майкопе говорят, что твоя дочка окрестилась в русской церкви и скоро выходит замуж за казака… Это правда?
— Это чистая правда, Аскер! — горячо воскликнул Каплан. — Ты же знаешь, что когда начинаешь чему-либо учить других, жизнь тут же спрашивает тебя: а сам ты пережил то, о чем говоришь?
И Аскер печально вздохнул:
— Аенасын — так!
— Но ты же сам говорил, что казацкие и черкесские богатыри росли вместе, — напомнил Гаврюша. — Почему тогда они стали такие разные?
— Так случается и сегодня, Джебраил: даже родные братья от одних отца-матери вырастают совершенно непохожи ми друг на друга, — начал Аскер. — А то, о чем мы говорим теперь, было тысячи лет назад… несколько сот лет. Не только черкесы — многие люди в наших местах жили тогда набегами. Наверное, ты уже слышал, что это такое, ым? Кончилась у тебя, предположим, соленая баранина — ел ты соленую баранину на ребрышках?.. Если нет, мы попросим Каплана, чтобы он свозил нас в аул к своим друзьям — там еще можно попробовать, что это… что это…
— Что это за вкуснятина? — подсказал Гаврюша.
— Да! Пальчики оближешь… Так вот: кончилась у тебя соленая баранина, а своих баранов у тебя давно уже нет. Что делать?.. И черкес ночью прыгает в седло, скачет в соседний аул и пригоняет оттуда целую отару… Либо стадо, либо табун. И если он успел закрыть ворота прежде, чем его догнали хозяева, все — бараны же его собственность, скотина уже — его… Не станем уточнять, как это называется нынче…
— Приватизация? — догадался Гаврюша.
— Ы, Каплан? — воскликнул старик. — Я уже говорил мальчику, что ему надо выставить свою кандидатуру в президенты!
— А ты не очень часто болеешь? — спросил Каплан построжавшим голосом.
— Что вы! — удивился Гаврюша. — Я пью только молоко!
— Вырастай! — как будто попросил Аскер. — Поскорее вырастай!
— …Жили они набегами, — напомнил старому солдату Гаврюша.
— Да! — подхватил Аскер. — Черкесы были большие мастера на это дело!.. Они научились месяцами выдерживать коней в темном загоне… в какой-нибудь хитрой пещере, ым?.. Из которой коня выводили побегать лишь ночью. Зато потом такой конь привыкал хорошо видеть в сплошной тьме, и за одну только ночку на нем можно было ускакать очень далеко и до рассвета вернуться домой, ты понимаешь?