Вольный горец
Шрифт:
Но если вчера запнулся и — ни с места?.. Если начинаешь новую главку, и как её начать, еще не пришло?
Тогда будильник прозвенит, а ты лишь крепче смежишь веки: ещё чуть-чуть продлить сон, ещё чуть… Но на самом деле уже не спишь, а только прикидываешься. Чтобы из ночной чащи, где оно только что свободно разгуливало, выманить подсознание на свет Божий и хоть одним глазком увидать: что оно такого драгоценного в «третью смену»-то наработало, что никак не хочет тебе отдать?
Своего рода охота, а что делать?
Скорее
Но стоит рыбе тебе поверить, как вот она — уже трепещет в траве на берегу… счастливое время!
И вот перед тем, как эту главку начать, я уже не раз и не два таким вот образом беседовал по утрам со своей золотою рыбкой, в который раз вполглаза просматривая, что было тогда на Пушкинском празднике в Захарово.
А было много чего и умного, и веселого, радостного для русской души, и я предутренними этими просмотрами так увлекся, что однажды вдруг поймал себя: ах, ты, бездельник! Да ты ведь просто тешишь себя полусказочными картинками, а работать — не хочешь!
Утро тогда выдалось как на заказ, пора стояла прекрасная, и ещё по дороге с электрички через жидкий лесок хорошо видать было, как все преобразилось окрест: там и тут люди в народных костюмах возле автобусов, на которых приехали, шатры, палатки, близкая и далекая музыка, воздушные шары и игрушки…
Может быть, потому-то и появился у нас полусон о рыбалке в далеком детстве, что сам я тогда первым делом на эти игрушки клюнул: завернул как бы мимоходом и засмотрелся на метровую рыбину яркого серебра с голубым отливом — выше остальных игрушек плавно покачивалась. Точно, думаю: куплю-ка я такую потом Василисе — вот будет восторга!
Уже возвращался на дорогу ко входу в парк, как вдруг на сувенирном развале под одним из тентов увидал ковбойскую шляпу из искусственной соломки с надписью на боку: «Мальборо»… только её тут и не хватало!
Потянулся, взял, принялся вертеть в руках, но на ней ничего не значилось, и я с невольной строгостью в голосе спросил:
— Кто, скажите, их делает?
— А я почем знаю! — последовал вполне адекватный, как говорится, ответ. — Хозяин привез, я торгую, а кто их там!..
Спросить, кто хозяин да нет ли его поблизости?..
И так мне вдруг захотелось найти его.
Милый мой! — сказать как можно деликатней. — Да знаешь ли, что Александр Сергеевич Америку не любил, мягко говоря…
Ах, «хозяин», «хозяин»!..
С другой-то стороны: вся страна завалена подобным товаром.
На соседнем с твоим домом на Бутырской — уже забыл?
Чуть не во весь шестнадцатиэтажный торец висел красочный плакат с этим самым «ковбоем Мальборо», во всей его красе: на лошади
Мы уже успели к нему привыкнуть, как тут приехал ко мне из Брюсселя кубанский землячок, наш «бельгийский казак» Мишель Антон Идванофф — Миша Жданов, на языке родных осин, как говорится, — бывший каскадер и лошадник. С черной повязкой на лице, битый-перебитый, ломанный-переломанный, ушедший поэтому «на пенсион», вышагивал с тросточкой рядом и вдруг остановился, как вкопанный, задрал голову. Еще всмотрелся и, будто не поверив себе, протер единственный глаз, спросил удивленно:
— Почему он тут?
— Ну, Миша! — пришлось развести руками. — Тайна сия великая есть. Одно тебе могу сказать: не я его тут повесил…
Он попробовал улыбнуться:
— Я понимаю, не ты… Но, может быть, тут не знают, что он получил рак легких, потому что на этих съемках много курил. Подал в суд на кампанию, которая сигареты делает и выиграл процесс… а что там внизу написано?
— Минздрав предупреждает, — взялся я читать чуть ли не торжественным тоном. — Курение опасно для вашего здоровья!
— А кто такой этот «Минздрав»? — деловито переспросил он.
— Это наше Министерство здравоохранения.
— Но если они знали, почему так поздно его предупредили? — в голосе у него слышалось такое искреннее недоумение. — Может, тогда бы он так рано не умер… успел бы ещё воспользоваться деньгами от табачной кампании!
Выходит, что с «хозяина» этой лавочки взять, если хозяева столицы… эх!..
Но не обидно ли будет, если все сейчас напялят на себя эти дурацкие шляпы… вон уже один идёт, да высоченный какой, ну, прямо тебе баскетболист, что с него взять, если так… или, может, это он шляпы рекламирует?
Тогда дело хуже.
В глубине аллеи уже послышалось как бы знакомое пение… казаки поют!
Вот это бы Александру Сергеевичу было по сердцу.
Как непременно поправили бы нынешние казачки: любо!
Подошел, остановился напротив… донскую поют, да как здорово! Невольно припомнился ни с какими другими несравнимый для меня мужской ансамбль старых моих друзей… неужто похоже?
Опять вслушался, радуясь и природным голосам, и мастерству певцов, а когда закончили песню, обратился к одной из женщин, явно руководительнице, уже самой интонацией как бы отдавая ей должное:
— Вас как звать-то?
— Антонина, — ответила голосом, как бы ещё продолжавшим жить в песне.
— А фамилия, Антонина?..
— Емельянова.
— А вы, Тоня, слышали о таком ансамбле — «Казачий круг»?
— С Володей Скунцевым учились на одном курсе! — сказала она, как бы слегка гордясь. И тут же перехватила инициативу. — Вы слышали, что ему на днях было пятьдесят?
— Ну, как же, как же!
— А на вечере его были? — и повела рукой на своих. — Мы-то вот — все!