Волшебная лампа Аладдина
Шрифт:
– Один раз я видел сон, что учу крокодилов читать по-фарсидски… А еще один раз был сон, что я минарет, и у меня на голове кричат муэдзины… А еще был сон, что мои волосы ушли на базар покупать гребешок…
– Ну и что? – спросила царевна.
– А то, что ты видела того оборванца тоже во сне.
– Неправда! – сказала царевна. – Если бы это было во сне… Как мог Мубарак вцепиться в него?!
– Мубарак? – неестественно удивился Наимудрейший и крикнул: – Мубарак!
Вошел Мубарак, наверно, сидел тут же под дверью.
– Говорят, что ты вчера вцепился в какого-то оборванца?
– Кто? Я? – сказал Мубарак. – Когда? Я вчера нигде не был. Я был на охоте… И убил льва! – добавил он.
Царевна недоверчиво посмотрела на него и уже менее уверенно сказала:
– Как же так? Я помню. Я была в городе и видела козу.
Наимудрейший и Мубарак покатились со смеху.
– Не смейтесь! Я говорю правду! – сказала царевна сердясь. – Еще вот он привел меня во дворец!
И кивнула на толстого стражника, что стоял на карауле в дверях. Тот вытаращил глаза:
– Кто? Я! Я два дня лежал дома! И у меня болела челюсть… Пусть меня разорвет шайтан, если я вру!
Вошел султан и сказал нежно:
– Дочь наша… Будур!
Царевна бросилась к нему.
– Как хорошо, что ты пришел! Скажи: ведь это было? Правда? Ты же ругал меня за оборванца?
Султан сделал круглые глаза:
– О каком оборванце ты говоришь, дочь моя? Я тебя ругал за принцев, что их уже не осталось…
– Да нет же! – воскликнула царевна. – Я говорю об Аладдине!
– Об Аладдине?
– Да! – воскликнула, сияя, царевна. – Вспомнил?
Султан сдвинул брови и начал вспоминать:
– Аладдин, Аладдин… О каком Аладдине ты говоришь, дочь моя?
– Значит, я спала… и все это был сон… – печально сказала царевна.
И глаза ее погасли.
Мубарак покинул покои царевны.
Едва дверь за ним закрылась, он пустился на радостях в пляс, высоко подбрасывая ноги.
Приплясывая и фальшиво напевая, Мубарак открыл тяжелый замок султанской тюрьмы. Продолжая выделывать ногами причудливые письмена, он подошел к краю каменного колодца и крикнул в глубину:
– Эй ты!
Со дна колодца поднял голову Аладдин.
Высоко в квадрате света торчала крошечная голова Мубарака. Она злорадно сообщила:
– Завтра ты будешь уже без головы!
Аладдин усмехнулся:
– Еще какие вести?
– А еще – я женюсь на царевне Будур!
Аладдин своими широко расставленными глазами посмотрел на него, схватил сухой ком глины и с силой метнул вверх.
Ком глины попал прямо в рот Мубарака, который хотел еще что-то сказать, но не успел. Мубарак выплюнул глину и заскрежетал зубами.
Старая Зубейда в глубокой задумчивости сидела посреди своего разграбленного дворика.
Наверное, она сидела долго, очень долго и сидела бы еще, если бы коза не подошла к валявшейся во дворике лампе и не потянулась к ней мордой.
В ужасе Зубейда вскочила, оттолкнула козу. И ей в голову пришла спасительная мысль.
Нерешительно подойдя к лампе, она притронулась пальцем, заглянула в нее и робко спросила:
– Ты здесь?
Никто не ответил.
Зубейда постояла, потом сказала сама себе:
– Надо!
Но продолжала стоять, глядя на лампу как завороженная.
Наконец собралась с духом, села на корточки и положила лампу на колени.
Закрыв от страха глаза, она потерла лампу концом рукава. И услышала громовой голос:
– Слушаю и повинуюсь!
Зубейда заставила себя посмотреть на джина.
– У тебя есть совесть? – спросила она.
– Что? – не понял джин.
– Как тебе не стыдно! Зачем ты позволил схватить Аладдина?
– Надо было потереть лампу…
– А ты сам не мог догадаться?
– Не мое дело! – сказал джин.
– Не болтай! Неси Аладдина обратно!
– Я его не уносил… – проворчал джин.
– Что ты сказал?! – строго спросила Зубейда.
Но джин уже улетел. А Зубейда взяла метлу и брезгливо стала подметать место, где он стоял.
Она, конечно, не могла видеть ни то, как на султанской темнице сам собой упал замок, ни то, как опять же сами собой открылись там двери, ни то, как джин извлек Аладдина из каменного колодца и вновь тем же способом закрыл замок на дверях.
Просто она не кончила еще подметать двор, как перед нею словно из-под земли выросли Аладдин и джин.
Увидев сына, Зубейда, чтоб скрыть волнение, стала еще яростней подметать. Аладдин хотел обнять мать, но она отстранилась.
– Забирай свою лампу и джина! И чтобы я их больше не видела! – крикнула она.
Аладдин подмигнул джину; он исчез в лампе.
Тогда мать опять посмотрела на сына и громко заплакала. Он схватил ее в объятия. Отталкивая его, мать сказала:
– Чему ты радуешься! Тому, что у нас все утащили из дому?! И если придут гости, твоя мать должна будет им сказать «уходите»?
– …Входите! Здравствуйте! – добавила она любезно.
Аладдин обернулся: в калитку неспешно вошли два старых мастера – те, которых видели мы на недостроенном минарете.
Они уселись под деревом и обвели взглядом разоренный двор.
Абу-Яхья сказал:
– Странные дела творятся в Багдаде…
– А что? – спросила мать.
– Может быть, Аладдин нам объяснит, почему его дядя вчера летал на верблюде?
– Это было задолго до утренней молитвы, – добавил Абу-Наиб, рыжебородый.