Волшебная лампа генсека или Последнее чудо-оружие Cтраны Cоветов
Шрифт:
В Ленинграде у меня имелась одна знакомая "гейша", но обозрев календарик, я решил начать с Пети Киянова -- вчерашняя дата как раз помечена крестиком как день его рождения.
– - Здорово, Петр, желаю тебе сибирского здоровья, японского магнитофона, американского автомобиля...
Голос у бывшего сослуживца оказался, словно у человека, только что пережившего сильный понос. Причина страданий стала быстро известной -- майор Затуллин со своей проверкой.
– - Глеб, этот хрен полез в материалы семьдесят седьмого, даже семьдесят шестого годов. Все трындел, кто
– - Мало ли что сейчас доподлинно известно. Главное, что было доподлинно известно тогда. Документы-то все в порядке.
– - В том-то и дело, что не совсем. В двух регистрационных журналах рассхождение записей по гражданке Розенштейн.
– - Ну и что такого? По указанию начальства, Безуглова, например, могло быть изменено решение по делу.
– - Да поди найди Безуглова, он уже три года, как на пенсии, сейчас где-то задницу в теплом море полощет. А Затуллин здесь.
– - Ну не дрейфь, старик. Как-нибудь рассосется.
И под возмущенные вопли Киянова о том, что затуллины не рассасываются, я надавил рычажок. Ясно было, что Андрей Эдуардович откопает Безуглова, и тот вспомнит, кому поручал перерегистрацию. Тогда мне капец с гарантией. Но эта неприятность случится отнюдь не сегодня вечером.
Я набрал номер своей "гейши" -- девушки с половинкой нанайской крови, которую она выдавала за японскую, чтобы с полным основанием рассуждать о самураях, хокку, то-ю-но, кабуки, Хокусае, Уэмуре Морихее, Басе и Юкио Мисиме. После звонка она явилась ровно через полчаса -- пожалуй, и гонщик на "мак-ларене" преодолел бы дистанцию медленнее. Чтобы провести нанайку-японку в номер, пришлось помахать перед администраторшей своей книжицей -- дескать, предстоит беседа с добровольным помощником.
"Гейша" хотела порассуждать о творчестве Кобо Абэ, в ответ я грубо велел ей полезать в койку. Наверное, потому что Затуллин настроение испортил, да и писателя Абэ я терпеть не в силах. (Чего стоит описание того, как солдат, изнасиловавший одну дамочку, тут же рядышком начинает мочиться.) По ходу интимного дела моя девушка томно выздыхала, но время от времени приоткрывала свой хитрый раскосый глаз, и было видно, что это все сплошное притворство. В самом деле, вряд ли я был удачен, ведь голова-то другим занята.
Наконец, я ей предложил покемарить, а себе дал команду сходить в ванную. Но там, где было много стекла и теплой воды, я подумал, не пройтись ли осколком по венам, сосуды-то после согревающего душа наиболее податливы. И все -- никаких затуллиных, начнется полет без времени и пространства в царстве мечты.
Но сразу вспомнились туши свиней из рекламного ролика какой-то западной фирмы, который крутили на выставке в Гавани. Они выезжали из жизни на конвейере, сливая кровь из перерезанной глотки в кафельный желобок. Нет, даже пуля в затылок -- и то достойнее.
Я выдавил нейролептическое "колесо" из упаковки, предложенной доктором Пинесом, и хорошо запил из-под крана.
Потом разложился на скрипучей гостиничной кровати. "Гейша" стала лечить меня от дерьмового настроения своими восточными способами, вначале японскими, а потом все более нанайскими. Массаж шияцу вдоль позвоночника и на затылок, расслабление, взгляд вовнутрь, в дзеновскую пустоту, в которой есть все необходимое (как в амерканском супермаркете), и из которой придет исцеление. В итоге "гейша" утробно заурчала, как шаман, и отправила меня в некий странный сон.
Не совсем так. Стена комнаты вдруг стала расползаться посредине, в образовавшейся дыре показалось с приветственным словом красномордое улыбающееся пятно, а потом оттуда ко мне ринулся водяной поток, закружил и потащил, чтобы спустя какое-то мгновение оставить в слегка вибрирующей пустоте. Все устаканилось, но ненадолго.
Вначале я увидел осу, которая воинственно бросилась на какого-то противного кузнечика и поразила его прямо в нервный узел у основания ног, потом еще пару раз ткнула ядом. Кузнечик был жив, как говорится, в полном сознании, но недвижен, и оса могла с ним делать все, что угодно. Она и совершила то, что требовалось. Отложила яичко в животрепещущую плоть.
После недолгого круговерчения я сам стал смотреть на мир глазами сестрицы-осы.
Пейзаж переменился, изображение добычи стало неудобным -- как будто растянутым во все стороны и не слишком четким. Жертва бестолково задвигалась, после чего очертания ее прояснились, и я нанес укол туда, где чувствовал дрожащий узел страха. Потом еще разок. Настал момент кайфа -- от удачно проделанной работы и от того, что добыча сейчас совершенно спокойна и безо всякого огорчения принимает свою участь.
И опять замутнение. Неожиданно я обнаружил себя порхающим над крышей какого-то дома, она лопнула подо мной словно резиновый шарик, и я нырнул прямо в чью-то комнату. Увидел физиномию Киянова, ворочающегося на кровати, и нанес укол в висок, потом еще раз -- в межглазье. Из моей утробы потекла в мозги бывшего сослуживца сладкая ядовитая жидкость. А следом за ней устремился я сам. Я летал по позвоночнику Пети Киянова, то превращаясь в наэлектризованный всепонимающий шарик, то расстягиваясь в разрядную змейку, которая врывалась в его черепной коробок и отдавала приказы студенистому содержимому. Сонный студень со всей большей готовностью воспринимал команды.
Время стало сжиматься. Я видел одновременно -- Киянова, смирно лежащего в койке под боком у супруги; Киянова, с тревогой выбирающегося из постели; Киянова, спешно одевающегося и достающего гибкую пружинящую дубинку из ящика шкафа. Были одновременно Киянов, с озираниями садящийся в машину; Киянов, решительно мчащийся по пустынной улице; Киянов, уверенный, что надо вычеркнуть того, кто мешает ему спокойно существовать. Или это я был уверен? Наверное, я. Потому что аккуратист Киянов занялся несвойственной ему работенкой. Впрочем, и я был скорее зрителем, чем участником.