Волшебная ночь
Шрифт:
Как было хорошо вновь оказаться дома! Шерон радовалась своему возвращению так, словно отсутствовала не одну ночь, а целый месяц.
Никто из домашних не вспоминал об Оуэне. Или о графе Крэйле. Так что она узнавала о случившемся от навещавших ее гостей.
Приходила Мэри. Она принесла ей домашнего печенья и рассказала, что Йестин, Хью и Эмрис были секундантами графа, когда он боролся с Оуэном в горах, а потом Йестин сразу отправился через горы в соседнюю долину навестить свою девушку. Приходил и сам Йестин. Он расцеловал Шерон в щеки и снова говорил
— Я так думаю, Шерон, что граф просто не может пользоваться своей властью для чего-то дурного, — говорил он. — А какие у него кулаки! Кто бы мог подумать, что он сможет в честной борьбе победить Оуэна! Слава Богу, он умный человек и ограничился только этим. Не уволил Оуэна. И даже не воспользовался своим хлыстом.
— Хлыстом? — встревожено переспросила Шерон.
— Да, хлыстом, — подтвердил Йестин. — У него был хлыст, и он хотел проучить Оуэна, чтобы тот почувствовал на своей шкуре, что такое пятнадцать ударов хлыстом. Но все поняли, что он не может бить беспомощного человека, не может мстить. Ты не представляешь, Шерон, как я обрадовался, когда понял это!
А потом Хью рассказал ей, что хлыстом графа воспользовался Эмрис — и Оуэн все же получил свои пятнадцать ударов. Он рассказал и о том, что Оуэн не предпринял никакой попытки избежать порки, хотя никто не держал его.
— Я почти восхищался этим ублюдком, — сказал Хью и тут же извинился, услышав недовольное ворчание Хьюэлла. Он же рассказал Шерон о том, что граф планирует провести общее собрание в воскресной школе. Что весь поселок разделился на тех, кто решил дать графу шанс доказать свои честные намерения, и на тех, кто оставался на стороне Оуэна и не верил графу.
Шерон запретила себе вспоминать об Оуэне. Она не хотела думать о нем, не хотела ничего слышать о нем. Не хотела видеть его. Слишком сильно болели ее раны, и слишком острой была обида. Сначала ей нужно выздороветь. В ее жизни есть двое мужчин, которых ей необходимо вычеркнуть из своей памяти. Но для этого нужно время.
Вечером, когда они вчетвером сидели на кухне, кто-то постучал в дверь. Они обернулись, но дверь не открывалась. Эмрис пошел к двери, чтобы впустить робкого гостя, но, открыв ее, тут же загородил своей широкой грудью.
— Убирайся отсюда, — проговорил он, — если не хочешь, чтобы тебе вместо «здрасьте» поставили пару синяков.
— Мне нужно потолковать с Шерон, — услышала она голос Оуэна.
— Да неужели? — язвительно спросил Эмрис. — А где же твоя плетка, парень? Ты разве не знаешь, что с нашей Шерон можно управиться только при помощи плетки? Да и то не всегда. Ты, наверное, жалеешь, что отхлестал только ее тело, а душу не смог?
— Уходи, Оуэн Перри, — сказал, не поднимаясь со своего стула, Хьюэлл Рис. — И чтобы ноги твоей больше не было в этом доме.
— И в самом деле, Оуэн, — заговорила Гвинет. — Чего еще тебе надо от нее? Может, это не по-христиански, но мы больше не желаем видеть тебя в нашем доме. Шерон нечего
Шерон откинула голову на спинку стула и закрыла глаза. В ее памяти опять прозвучал его голос — тот, который велел ей открыть рот и закусить тряпку.
— Шерон, — сказал Оуэн из-за плеча Эмриса, — может, ты все же выйдешь прогуляться со мной? Нам надо поговорить.
Шерон вдруг подумала: как это похоже на Оуэна — вот так прийти к ним домой, отдавая себе отчет, какой прием его здесь ожидает. Но он, конечно, прав. Им нужно поговорить. На завтрашний день была назначена их свадьба.
— Какой глаз тебе подбить сначала? — спросил Эмрис. — Мне-то все равно, Оуэн Перри, так что уж выбери сам.
Шерон поднялась со стула.
— Все в порядке, дядя Эмрис, — сказала она. — Я пройдусь с ним.
— Только через мой труп! — проревел Эмрис. — Черт возьми, девка, ты, никак, спятила?
Шерон удивилась, что дедушка не отчитывает Эмриса за то, что тот поминает черта.
— Сядь! — коротко бросил он сыну.
— Я пойду, дедушка, — сказала Шерон. — Оуэн не обидит меня. И нам действительно есть что сказать друг другу.
— До чего ж ты взбалмошная женщина, — проговорил Эмрис, отступая в сторону. — Ей-богу, Шерон Джонс, тебя надо держать на привязи. Ты словно ищешь беду. Ну да ладно, что с тобой поделаешь, иди. Но если ты, Оуэн Перри, тронешь ее хотя бы пальцем… — Он не нашел слов, чтобы закончить угрозу.
— Дольше часа не гуляйте, — сказала Гвинет.
Шерон прошла к двери и надела пальто. Вечер был сырым и холодным, настоящий осенний вечер, — в такой вечер лучше сидеть дома и слушать треск поленьев в печи. Не глядя на Оуэна, она вышла. Они шли вдоль улицы, несколько поодаль друг от друга. Они не сказали и слова, пока не свернули на знакомую тропинку за поселком.
— Шерон, — наконец заговорил Оуэн. — Я хочу, чтоб ты знала. Я нисколько не горжусь тем, что я сделал, но и не стыжусь этого.
Шерон некоторое время молчала. По правде говоря, она растерялась от его слов. Она ждала от него или униженных извинений, или сердитых самооправданий. А это было ни то ни другое.
— Но я же была невиновна, Оуэн, — тихо отозвалась она, — и ты ведь знал это.
— Но другие-то считали тебя виновной, — ответил он. — Люди только и делали, что шептались за моей спиной про тебя. Если бы я защищал тебя, если бы своим словом запретил наказание, все бы подумали, что для меня моя женщина важнее общего дела. Я не мог пойти на это, Шерон. Я рабочий лидер. Я должен быть беспристрастным.
Странно, но его рассуждения напомнили ей ее ответ Александру, когда он спросил, кто для нее важнее — люди Кембрана или он.
— И ведь тебя предупредили, — продолжал Оуэн почти извиняющимся тоном. — Надо было быть сумасшедшей, Шерон, чтобы не послушаться. Ты заслужила это наказание.
— Ох, Оуэн, ты признаешь только насилие. В нем тебе видится решение всех проблем. — Она устало вздохнула. — Знаешь, я даже рада случившемуся, рада, что это произошло до нашей свадьбы и помогло мне понять тебя.