Волшебная река

Хикс Марта

Коннор обогнул лазарет и наткнулся на Индию, которая возилась возле курятника.

– Цып-цып-цып.

– Здравствуйте, – он чуть не произнес «непорочная крестьянка», но решил не смущать ее намеком на девственность, – медсестра Маршалл.

Домашняя птица разбежалась, испугавшись его голоса. На землю полетел пух.

Изобразив возмущение, Индия уперлась кулачком в свое крутое бедро, прикрытое серым платьем и белым фартуком. Ее накидка валялась на земле. Под мышкой была зажата книга. Коннор догадался, что это «Тысяча

и одна ночь».

Прядь безобразного парика выбилась из старческого пучка. Она сдула волосы, упавшие на глаза.

– Распугав птицу, вы лишили нас куриного супа, – произнесла она надтреснутым голосом пожилой женщины.

– Извините, мэм, – учтиво раскланялся Коннор. – Во искупление моей неосторожности я прикажу местному мяснику прислать вашему повару говяжий бок. И оплачу его из собственного кармана. – Общение с Индией явно сказывалось на нем. – Этим я восстановлю мою репутацию?

Индия растерянно поморгала сквозь очки, поврежденные той ночью в библиотеке.

– Целый говяжий бок? – Это сулило обед и бульон для многих больных. – Сэр, вы с каждой минутой растете в моих глазах.

– В таком случае уважьте меня, мисс Маршалл. Давайте прогуляемся.

Он подобрал накидку, накинул ее на плечи девушки и предложил ей руку.

Они вышли через ворота и направились в безлюдную восточную часть острова. Там он посадил Индию на огромный пень и сел рядом с ней.

– Вы меня удивляете. – Коннор с наслаждением вдыхал свежий запах лаванды. – Вы трудились изо всех сил, наводя порядок в лазарете. Однако под мышкой у вас – книга. Вы меня обманывали? На самом деле вы – книжный червь?

– Я читаю работающим, когда они устраивают перерыв на ленч. – Индия извлекла томик из-под мышки. – Лично я предпочитаю поэзию. Но это – особая книга.

Красная обложка выцвела, но название можно было разобрать. «Тысяча и одна ночь».

– Эту книгу в день моего десятилетия подарил мне двоюродный дедушка.

– Подарок, вижу, пришелся вам по вкусу. Когда я делал обыск в вашей комнате, то полистал этот томик. Многие страницы сильно истрепались.

– Особенно те, где речь идет об Аладдине.

– О вашем литературном герое.

Девушка высунула кончик языка, облизывая верхнюю губу. Коннору это показалось весьма эротичным.

– Я бы покривила душой, сказав, что молодой человек, все помыслы которого посвящены его возлюбленной, меня не заинтриговал. Аладдин был готов на все, лишь бы понравиться принцессе Будур.

Коннор усмехнулся. С языка едва не сорвался вопрос – не желает ли она проверить его преданность?

Движением пальца он поднял ее подбородок, поцеловал в нос. На этом он остановится. Пока. Заниматься с ней любовью он будет лишь тогда, когда она захочет стать его не под влиянием минутного порыва, не ради его очередной уступки.

– Мне, было, показалось, что я начал понимать вас. Но вы тотчас удивили меня, – с любопытством

в голосе произнес майор. – Почему вы тратили в Луизиане время на чтение, когда могли принимать кавалеров?

Она покраснела, это было видно, даже невзирая на слой пепла.

– Не смейтесь надо мной.

– Я вовсе не смеюсь. Почему в двадцать четыре года вы не замужем?

– Потому что я была старой гнедой рабочей лошадью среди целого табуна прелестных белых арабских скакунов.

Он снял с нее очки, чтобы полюбоваться темно-синими глазами.

– Арабские скакуны бывают разных оттенков, о чем свидетельствует мой конь Отважный, – улыбнулся Коннор и подумал: «Как бы я хотел оседлать арабского скакуна, вроде вас!» – но вслух произнес: – Неужели вы затерялись в этом табуне?

– У меня есть четыре эффектные сестры. Точнее, их было четверо, пока не умерла Франция. Теперь осталось трое.

– Родные не обращали на вас внимания, потому что одновременно с вами родился драгоценный сын? – предположил Коннор. – Уинни, которому предстояло взять в свои руки управление семейной фермой?

– Да, – вздохнула Индия.

– Однако ваш дядя уделял вам внимание.

– Да. Дядя Омар взял меня под свое крыло. Он уже умер. – Сообщив это будничным тоном, девушка продолжила: – Не думайте, что мне плохо жилось. Возможно, мои родители отдавали предпочтение другим детям. Но у меня были бабушка Мейбл и Персия. Они служили мне опорой. Я всегда нуждалась в похвалах Мэтта.

– По-моему, вы лучше всех, – с чувством сказал майор. – Знайте это. Но вы поведали не всю историю. Когда-то вы были самой лучшей для другого человека. – Пальцы Коннора и Индии переплелись. – Пока чувства Тима Гленни не изменились, он был вашим Аладдином?

– В некотором смысле. Я сильно увлеклась, – призналась она.

Ощутив укол ревности из-за того, что некогда ее сердце принадлежало другому, Коннор одернул себя. В конце концов ему нравилась ее искренность. Индия не хотела приукрашивать себя, сиять искусственным светом.

– Но Тим Гленни разбил ваше сердце, – произнес Коннор, желая знать все.

– Я справилась с моими чувствами, когда он выбрал мою младшую сестру. На самом деле я тогда лучше поняла его. Он был не так уж и хорош. Но Персия любит его, так что могу ли я жаловаться?

– За что вы полюбили его?

– Я его не любила, это было только увлечением. Профан в вопросах любви, я действительно восхищалась Тимом. Говоря о войне, он призывал к сдержанности. Любит поэзию.

Коннор видел таких типов, разглагольствующих на площадях.

– Я помню «Прорыв легкой кавалерии» Теннисона, – заявил он. Совсем недавно Коннор читал это произведение. После своего дня рождения. Во время чаепития Индия упомянула поэму о крымской войне. – Утратив идеалы миролюбия, он вернулся на семейную ферму? – вернулся к разговору о Тиме Коннор.