Волшебная шкатулка
Шрифт:
— Постой, дедушка, минуточку! Я Костин товарищ, — отрекомендовался он. — Ну что, воротили тебе шкатулку?
— Куда там! — махнул дед рукой. — В казну забрали, так и скажи Косте. А мне велели из города уходить, чтобы в секунду тут не было… Вот они какие, слуги антихристовы! Еле ноги уволок… Надзиратель-то этот ка-ак даст мне…
В это время в дверях участка показался Горбунов.
Дед чуть не рысью припустил вдоль улицы. Под мышкой у Горбунова темнела шкатулка. Артемка пошел следом
«В казну понес, — подумал Артемка. — Надо посмотреть, где она, эта казна».
Дом, в который вошел Горбунов, был небольшой, одноэтажный, с тремя окнами, прикрытыми от солнца деревянными решетчатыми ставнями. Артемка стоял перед ним и размышлял, почему казна имеет вид такого обыкновенного жилья.
Из калитки вышла старуха в грязной подоткнутой юбке и вылила на дорогу помои.
— Бабушка, казна тут помещается? — спросил Артемка.
— Тю, дурак! — удивилась старуха. — Горбунов тут помещается, надзиратель, а не казна.
Подождав, пока старуха скроется в калитке, Артемка подтянулся на руках и заглянул в окно. Он увидел кресла в белых чехлах и круглый стол, покрытый темной скатертью. Со стола прямо на него направила свое широкое жерло грамофонная труба. В комнате людей не было, и Артемка хотел уже соскочить на землю, но тут шевельнулись две длинные занавески, раздались в разные стороны и пропустили в комнату черноволосую женщину в туфлях на босу ногу и Горбунова. Надзиратель поставил на стол шкатулку и начал вращать рычажок.
В это время на улице послышался скрип чьих-то сапог. Артемка поспешно спрыгнул с карниза и рысью помчался в харчевню.
На следующий день Артемка не показывался: он помогал своему отцу-сапожнику. Но, вбивая в подошву деревянные гвозди, он ни на минуту не забывал о шкатулке. Перед закатом солнца он опять отправился к дому Горбунова и в харчевню явился уже в сумерки.
— Был, — сказал он. — Сейчас только оттуда. Ставни раскрытые. И колокольцы слыхал. Забавляется Горбуниха чужой игрушкой. Ну, ничего, мы свое возьмем! Завтра после работы отправимся вместе.
Весь следующий день я провел как в лихорадке. Часто выскакивал из харчевни и смотрел на солнце, скоро ли оно начнет садиться.
Наконец я потерял терпение, побежал к будке сапожника. Артемка сидел против отца на низеньком чурбане и с хрустом раз за разом втыкал шило в каблук чьей-то туфли.
— Бог в помощь, дядя Никита! — произнес я обычное приветствие. — Вам не пора кончать?
— Бог-то бог, но и сам не будь плох, — ответил Артемкин отец. — А кончать еще рано: видишь, сколько непочатого лежит!
Я с удовольствием втянул носом знакомый запах лака, смолы и мокнувшей в лохани кожи. Чтоб скоротать время, я попросил Никиту:
— Давай, дядя, я латку пристрочу! Ты не бойся, я умею. Меня Артемка уже учил!
Мы молча стали работать втроем. Но вот дядя Никита опустил плотно насаженный на колодку башмак и снял очки:
— Шабаш! Бросайте работу! Артемка, чисть селедку!
— Ты, батя почисть сегодня сам, а то у нас с Костей времени нету, по делу надо спешить, — сказал Артемка.
Мы прошли площадь, свернули в переулок. Солнце было уже совсем низко. Еще немного, и оно скроется за зеленой крышей маслобойки.
Погружая босые ноги в мягкую, теплую пыль дороги, мы пристально смотрели вдаль.
— Ну что, далеко еще? — нетерпеливо спрашивал я.
— Дом вон он, да только не видать отсюда, раскрыты ставни или нет.
Спустя минуту Артемка сказал:
— Кажись, раскрыты… Так и есть, раскрыты. А ну, прибавь пару!
Мы перешли на рысь и вскоре очутились у дома Горбунова. Здесь, у ворот, остановились и выждали, когда поблизости не стало прохожих.
— Момент подходящий, — шепнул Артемка. Он открыл калитку и решительно вошел во двор. Я остановился у калитки. Мне хорошо были видны окна, выходящие на улицу, и Артемка, который стоял перед окном во дворе. Артемка оглянулся по сторонам, сплюнул, вынул из кармана губную гармошку и заиграл.
Белая занавеска заколебалась, сдвинулась, и в окне показалась молодая женщина. Сквозь глубокую лень, лежавшую на ее сытом чернобровом лице, проглянуло любопытство. Артемка еще немного поиграл, затем оторвал гармошку от губ, сплюнул и сказал:
— Тетенька, вы мне дайте копейку, так я вам и не то сыграю.
— А что ж ты сыграешь?
— Да хоть бы и краковяк!
— Ну, играй, — сказала она, — а копейку я потом дам.
Артемка значительно взглянул на меня (я стоял так, что женщина не видела меня), приложил гармошку к губам и опять заиграл.
От волнения у меня перехватило дыхание. Я быстро оглянулся, сделал три скачка к окну, выходящему на улицу, и только поднял руки, чтобы ухватиться за подоконник, как увидел, что из соседней улицы вышел мужчина и зашагал в нашу сторону. Я опустил руки и опять стал на прежнее место. Артемка взглянул на меня и поперхнулся.
— Разве ж это краковяк? — сказала женщина недоуменно. — Это даже и не поймешь, что такое.
— Нет, тетенька, краковяк! Вот ей-богу, краковяк! Что ж, я брехать буду?
— Ну ладно, играй что-нибудь другое.
Артемка снова сплюнул, вытер губы рукавом и сказал:
— Можно и другое.
Он поднял глаза к небу, как бы вспоминая, минутку подумал и опять заиграл. Женщина пренебрежительно фыркнула.
— Э, да ты больше ничего не умеешь! — сказала она и сделала движение, чтобы отойти от окна.