Волшебники Гора
Шрифт:
— Купи плеть, — посоветовал я ему.
— Да, Господин, — поддержала меня Лавиния.
— Ты хочешь, чтобы я купил плеть? — удивлённо спросил Мило у рабыни.
— Да, Господин! — ответила она.
— Но, почему? — не понял мужчина.
— Таким образом, у меня не останется ни малейших сомнений в том, что должна повиноваться и угождать вам! — объяснила женщина.
— Понятно, — протянул Мило.
— Кроме того, у вас под рукой всегда будет удобное орудие для того, чтобы скорректировать моё поведение и провести наказание, — добавила она.
— Плеть, конечно, не то чтобы абсолютно необходима, — заметил я. — Существует множество других средств и способов наказания.
— Верно, — согласилась со мной Лавиния.
— Но есть очень много чего, что говорит
Лавиния, стоявшая на коленях, посмотрела вверх на Мило, своего хозяина и не замедлила подтвердить мои слова:
— Да, Господин!
— Вы думаете, что я действительно должен приобрести плеть? — осведомился тот.
Честно говоря, меня порадовало, что на этот раз он адресовал свой вопрос ко мне, а не к рабыне. Это намекнуло мне, что он начинал постигать смысл своей власти. В таких вопросах решение всегда принимает свободный мужчина, и только от него оно зависит, а никак не от рабыни. Лавиния искоса посмотрела на меня и довольно улыбнулась. Похоже, она тоже, к своему немалому восхищению, заметила, что была отстранена от этого вопроса. Мило быстро научился, как следует относиться к ней, а именно, как рабовладелец. Она была рабыней. Такие решения должны принимать другие. Она не могла участвовать в них, но, как и подобало для рабыни, обязана была принимать их последствия.
— Конечно, — заверил я Мило.
Казалось, он обдумывал этот вопрос.
— И если она, — сказал я, мельком взглянув на Лавинию, — вызовет твоё неудовольствие, сразу используй плеть на ней, буквально и жёстко.
Мужчина с трудом проглотил слюну, а его рабыня застенчиво склонила голову.
— Она — рабыня, — напомнил я, — а не свободная спутница, которую нельзя потрогать без её разрешения, которой ничего нельзя сделать, даже если она превращает твою жизнь в пытку, даже если она сводит тебя с ума, даже если она собирается разрушать тебя хорт хортом.
— Он она так красива, — прошептал он. — Мне трудно даже думать о том, чтобы коснуться её плетью.
— Иногда, — пожал я плечами, — именно те, кто оказываются самыми красивыми, больше всего нуждаются в хорошей порке.
— Я могу говорить? — спросила Лавиния.
— Да, — разрешил Мило.
— Дело в том, Господин, — сказала она, — что я люблю вас и хочу чтобы Вы иногда наказывали меня плетью.
Мужчина озадаченно уставился на неё.
— Я хочу знать, что я — ваша рабыня, — пояснила женщина.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Мило.
— Покажите мне, что Вы — мой господин.
— Не могу понять этого, — признался мужчина.
— Это связано с тем, чтобы быть зависимой от господина, — попытался объяснить я, — с тем, чтобы быть по-настоящему его собственностью.
— Интересно, — хмыкнул Мило.
— Для женщины, я рекомендовал бы плеть с пятью широкими ремнями, — посоветовал я.
Лавиния поражённо уставилась на меня. Похоже, она не ожидала, что это окажется именно такая плеть. Подозреваю, что рабыня уже успела пожалеть о своих недавних терпимости и энтузиазме. Если дело могло дойти до этого особого орудия, и она знала, что должна будет повстречаться с ней, то многие вопросы, следовало бы пересмотреть с учётом этой очень мрачной перспективы. На Горе невольница постоянно живёт в страхе перед этой плетью, разработанной специально для рабынь, чтобы можно было править их поведение с максимальной эффективностью, но не оставлять долго незаживающих следов, которые могли бы уменьшить ценность имущества.
— Что-то не так? — поинтересовался я у Лавинии.
— Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мой господин был мною доволен, — заверила она меня.
— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — усмехнулся я.
— Кажется, она знает эту плеть, — заметил Мило.
— Как минимум, она слышала о ней, — кивнул я. — Можешь мне поверить, что с этой плетью, висящей на стене твоего дома, она окажется самой превосходной рабыней, особенно если она хоть раз почувствовала её
— Не понял, — удивился он.
— Я настоятельно советую тебе оставить Ар, — порекомендовал я ему.
— Я это и сам понимаю, — заверил меня он.
— Но для этого, — сказал я, — тебе нужны деньги.
— Увы, — улыбнулся Мило, — как раз их-то у меня и нет.
— Вот десять монет золотом, — отсчитал я поблёскивающие диски в подставленную руку недоверчиво уставившегося на меня Мило.
Кстати, я уже отдал по пятнадцать монет Тольнару и Венлизию. Они поддержали законы Ара и сохранили свою честь. Кроме того, судьи собирались разослать с курьерами соответствующие бумаги и несколько заверенных копий с них в различные места и города, определенным заинтересованным сторонам, как официальным, так и неофициальным. Это должно было сделать практически невозможным для Серемидия, вернуть их все. Само собой, мои копии остались при мне. А Тольнар и Венлизий, послушавшись моих рекомендаций, что было весьма мудро с их стороны, решили удалиться из Ара сами, и прихватить с собой свои семьи. Пятнадцать золотых монет было целым состоянием. Это позволило бы им с лёгкостью перебраться в любое другое место и быстро восстановить своё положение до уровня, которого они могли бы пожелать. В тот момент, когда Бутс Бит-тарск заполучил Домашний Камень Форпоста Ара, у меня имелось что-то около девяноста золотых, оставшихся от той сотни, которые нам достались под Брундизиумом. Бутсу я отдал половину от этой суммы, то есть сорок пять монет, оставив себе остаток. Затем по пятнадцать — Тольнару и Венлизию, и вот теперь десять для Мило. В результате, у меня сохранилось ещё пять. Пять золотых монет, кстати, на Горе считаются весьма неплохим состоянием. На эту сумму во многих городах, за исключением, пожалуй, теперешнего Ара, с его ценами на жильё и дефицитом продуктов, можно было бы беззаботно жить в течение многих лет.
Хотя это и не в моих правилах включать примечания, сделанные Кэботом на полях, краткие пояснения, и тому подобные примечания, которые зачастую являются неофициальными и очевидно приписанными к тексту его рукописей в разное время, но думаю, что было бы правильно сделать некоторые гипотезы относительно приблизительной эквивалентности гореанских финансов. Безусловно, многое зависит от города и веса. Например, можно предположить, что «двойной тарн» является монетой равной по массе двум «одинарным тарнам». Точно также можно заключить, что один медный тарск обычно равен восьми бит-тарскам, которые являются результатом разрезания круглой монеты пополам, затем половины, также делятся пополам, и в свою очередь, каждая из четвертин делится ещё пополам. Аналогично на те же восемь частей разрезают круглый каравай гореанского хлеба выпеченного из са-тарновой муки. Также очевидно, что во многих городах сто медных тарсков равно серебряному тарску, а десять серебряных тарсков эквивалентны, в зависимости от их веса места чеканки и так далее, одной золотой монете, например, «одинарному тарну». Соответственно, на основе этого подхода, эквиваленты, конечно очень приблизительно и вероятно это истинно только для определенных городов, составили бы восемь бит-тарсков к медному тарску, сто медных тарсков к серебряному, и десять серебряных к золотой монете — одинарному тарну. Основываясь на данной гипотезе, можно вычислить, что в одинарном золотом тарне содержится примерно 8 000 бит-тарсков. J.N.
— В таком случае, разрешите мне вернуть одну из этих золотых монет вам, — попросил Мило.
— Почему? — поинтересовался я.
— Вы заплатили за меня бит-тарск, — смущённо улыбнулся он. — Таким образом я не хотел бы, чтобы Вы теряли деньги на этой сделке.
— Он уже научился чести и великодушию, — кивнул я Лавинии. — Причём очень быстро.
— Он — мой господин, — не без гордости заявила она.
— Вот видишь, — продемонстрировал я монету Марку, — я получил значительную прибыль.