Волшебные чары
Шрифт:
Гермия не имела ни малейшего представления, что он ожидал от нее такого же ответа, который дала бы ему любая другая женщина, которую он когда-либо знал: ответа, что ей будет недоставать его.
– Ваши лошади! – выпалила Гермия. – Каждый, кто ездит верхом так хорошо, как вы, не может не любить животных, и, может быть, ваши лошади именно потому так часто выигрывают скачки, что знают о вашей любви к ним.
Маркиз молчал, и она задумчиво продолжала:
– Вот почему я была уверена, что вы пропали не потому,
– Об этом я как-то не задумывался раньше, – тихо сказал маркиз.
– Так задумайтесь теперь, – настаивала Гермия, – и берегите свою жизнь хотя бы ради лошадей, которые ожидают вас в своих стойлах и не могут дождаться, когда вы вновь посетите их.
Маркиз хотел что-то ответить, но тут открылась дверь спальной комнаты и вошел граф.
Он казался очень большим в этой маленькой комнате, и когда Гермия торопливо поднялась со стула, он взглянул на нее, как ей показалось, довольно угрюмо.
– Доброе утро, дядя Джон! – сказала она и поцеловала его в щеку.
– Доброе утро, Гермия! – ответил граф. – Как себя чувствует ваш пациент?
– Как видите, ему намного лучше, и мама очень довольна им.
– Прекрасно! – воскликнул граф. – Так значит, с разрешения доктора мы можем забрать его обратно в усадьбу?
Гермия хотела было протестовать, но вовремя прикусила язык.
Вместо этого она сказала:
– Я думаю, вы хотите поговорить с его светлостью наедине, да и доктор Грэйсон настаивает, чтобы у него не было более одного посетителя одновременно.
Она пошла к двери, но дойдя до нее, повернулась и спросила:
– Вам принести чего-нибудь, дядя Джон? Чашечку кофе или, может быть, бокал портвейна?
Упомянув о портвейне, она внезапно испугалась, что ее дядя поймет, что она предлагает ему его же собственный портвейн.
Только прошлым вечером, когда Хиксон подавал им ужин в столовой, он, наливая прекрасный кларет в бокал викария, сказал:
– Я подумал, сэр, что вы захотите бокал портвейна сегодня вечером, и наполнил им графин.
– Превосходная идея, Хиксон! – ответил викарий.
Но тут он увидел выражение лица жены и добавил:
– Но я надеюсь, что ты получил разрешение графа приносить вино из усадьбы?
– Я уверен, что его светлость хочет, чтобы мой господин получал все, к чему привык, и пил бы то, что Он пил в усадьбе, – ответил Хиксон. – Но мой господин не любит пить один и велел мне, чтобы я подавал портвейн и вам тоже, сэр.
Хиксон произнес это с такой нарочитой настойчивостью, что Гермия заподозрила, что маркиз на самом деле ничего подобного не говорил.
Он, вероятно, считал само собой разумеющимся то, что викарий должен пить за столом вино, как и он сам.
Ему и в голову не приходило, что в доме викария вино было роскошью, которую они могли позволить себе лишь по особым случаям, таким как
Однако граф ответил:
– Спасибо, Гермия, ничего не надо.
Она закрыла дверь и побежала вниз, горячо надеясь, что дядя не скажет ничего, что расстроило бы ее отца.
Она знала, однако, что ее отец любил доставлять себе подобные удовольствия.
Поскольку она думала о нем все время, ее отец вошел в дом через парадную дверь, как будто вызванный магией ее мыслей, отряхивая свою шляпу, мокрую от дождя.
– Я смотрю, Джон здесь! – заметил он.
Гермия знала, что великолепный фаэтон графа, запряженный двумя породистыми лошадьми, с лакеем и кучером на козлах, ожидает возле дома.
– Да, он разговаривает с маркизом, папа, и прибыл только что. Поэтому подожди минуты две, прежде чем присоединяться к ним, потому что доктор Грэйсон сказал, что его светлости необходимо как можно больше покоя.
– Мне будет жаль расстаться с ним, – заметил викарий, входя в гостиную. – Разговаривая с ним вчера, я понял, что он очень разумный человек.
– Мне тоже так показалось, – ответила Гермия.
Она подумала" что маркизу, с его умом, будет скучно с Мэрилин, если он женится на ней.
Она не прочла ни одной книги, не интересовалась ни политической ситуацией, ни чем-либо иным, не касающимся ее светской жизни.
Но Гермия тут же упрекнула себя за недостаточную доброту, уверяя себя, что Мэрилин была бы самой подходящей женой для маркиза и выглядела бы очень красивой и грациозной во главе его стола.
«Я уверена, что они хорошо подходят друг другу», – пыталась она убедить себя, хотя и знала, что это было не правдой.
– Где твоя мама? – спросил викарий.
Подобные вопросы были привычны для Гермии, поскольку ее отец и мать скучали друг без друга, если расставались даже на час в течение дня.
Каждый из них задавал ей подобный вопрос сразу же, как возвращался домой.
– Кроме других, она пошла еще навестить миссис Барлес, – ответила Гермия. – Старушка стала очень плоха за последние несколько дней, потому что все время беспокоится за Бэна.
– Он всегда доставляет беспокойство, – заметил викарий, – но в этом ведь нет ничего нового.
Гермия знала, что миссис Барлес в своем путающемся сознании испытывала ужасный страх, боясь, что Бэна привлекут к ответственности за то, что он помог тем, кто напал на маркиза.
Она не сказала ничего об этом отцу и" чтобы переменить предмет разговора, спросила:
– С кем ты встречался сегодня, папа?
– Как обычно, с мужчинами, которые приходят во все большее и большее отчаяние, потому что не могут найти работу, – ответил викарий. – Я должен еще поговорить с Джоном, но Бог ведает, будет ли он меня слушать!