Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта
Шрифт:
Сейчас, оставшись в кабинете один, Стейниц задумался, что вообще он знает о своей помощнице.
Ей тридцать восемь лет, до него работала у нотариуса. Замужем была, но давно развелась. Детей нет, живет с матерью-пенсионеркой. Никакого карьерного роста не предвидится. Он, конечно, платит ей неплохо, время от времени повышает зарплату и подкидывает премии после удачно завершенных дел, но при всем желании не может предложить ей более высокий пост.
Ему пришло в голову, какую скучную, однообразную жизнь она ведет. Точнее, вела до последнего времени. Работа, дом, работа… и дома –
И тридцать восемь лет!
Еще совсем немного – и у нее почти не будет шансов устроить свою личную жизнь! Пока Инна еще привлекательна, но при такой жизни, которую она ведет, рано состарится, увянет, как цветок между страницами книги.
Стейниц понимал, что одинокие женщины такого возраста очень уязвимы. Любой сколько-нибудь опытный мужчина может легко завладеть ее душой и телом, он будет вить из нее веревки… может быть, это уже произошло?
Альберт Францевич вспомнил, что просил Инну проверить свое завтрашнее расписание. Он нажал кнопку переговорного устройства и со сдержанным нетерпением проговорил:
– Инна, я вас жду!
Дверь кабинета распахнулась, Инна возникла на пороге.
Его опять резанул ее изменившийся облик – яркая помада на губах, блеск глаз, непривычная порывистость движений…
– Вы принесли мое расписание?
– Ох, извините… – Она развернулась, вылетела из кабинета, через несколько минут снова возникла с раскрытым блокнотом в руке, подошла к его столу.
Он просмотрел расписание, сделал в нем пару пометок, поднял глаза на помощницу. Она нервно теребила воротник розовой блузки, глаза подозрительно блестели.
– Инна Романовна, – проговорил адвокат неуверенно. – У вас все в порядке?
– Да, разумеется! – Она быстро взглянула на него, тут же отвела глаза. – Конечно, у меня все в порядке. А почему вы спрашиваете?
– Да нет, мне показалось… вообще, имейте в виду – если вам понадобится какая-то помощь, вы всегда можете обратиться ко мне. Любая помощь!
– Да, конечно, спасибо… – Она ответила ему вроде бы с благодарностью, но вместе с тем с легким раздражением – мол, чем ты можешь помочь! Что ты вообще ко мне вяжешься, сморчок старый! При этом рука резко дернула воротник блузки, как будто он душил ее.
– Я могу идти?
– Конечно, конечно!
Инна вышла. Альберт Францевич постукивал ручкой по столу, что означало у него серьезные размышления.
Несомненно, с Инной что-то творится.
И это именно сейчас, когда вокруг адвокатской конторы и особенно вокруг завещания покойного Леонида Басманова возникла какая-то непонятная суета.
Никто, кроме Басманова и самого Стейница, не знал о содержимом того конверта, никто не знал о второй части завещания. Таков закон, таковы общие правила ведения дел, а Басманов особенно настаивал на соблюдении секретности, беспокоясь о безопасности дочери – а то, что сейчас происходит, говорит о том, что случилась утечка.
Кто-то еще узнал о содержимом того конверта.
Но это невозможно!
Леонид Петрович не мог проговориться, он больше всех был заинтересован в секретности.
Сам Стейниц тоже никому ничего не говорил. Он очень заботился о том, чтобы в его офисе не было никаких утечек, раз в месяц приглашал специалиста, который проверял, нет ли в помещении жучков, у него была специальная аппаратура, а некоторые особенно важные документы Инна печатала не на компьютере, а на специально купленной печатной машинке, чтобы избежать любой возможности электронного взлома.
Тот специалист по электронной разведке, который регулярно проверял его офис, сказал Стейницу, что это уже паранойя, что компьютер Стейница очень надежно защищен – но адвокат ответил на это, что лучше перестраховаться, когда дело идет о миллионных сделках и значительных завещаниях.
Но во всей этой надежной системе, как всегда, было слабое место: человеческий фактор.
Как он ни соблюдал предосторожности, ему волей-неволей приходилось посвящать в свои дела помощницу. И теперь, глядя на ее новый изменившийся облик, он ясно видел, что у Инны появился мужчина. Да не просто мужчина, а любимый мужчина. Уж не настолько он, Стейниц, стар, чтобы не знать, что происходит с женщиной без малого сорока лет, когда она начинает вести себя как юная девушка. Все эти порывистые движения и блеск глаз, забывчивость и яркие цвета в одежде означают только одно: дама влюбилась. Причем страстно, без оглядки.
И вот теперь встает серьезный вопрос: кто такой этот мужчина и с какой целью он влюбил в себя такую, в общем, ничем не примечательную женщину, как его помощница Инна Романовна?
Ведь в данном случае о тихом семейном счастье не может быть и речи, уж настолько Альберт Францевич знает человеческую природу. Инна беспокойная и нервная, стало быть, счастье ей только обещано и надо для этого еще потрудиться.
Альберт Францевич тяжело вздохнул. Все это было бы не столь существенно, если бы не было взлома его офиса. И дочка его старого клиента и друга не вернулась бы из спокойной безопасной Швейцарии. И если бы Леонид Басманов не умер так внезапно.
Альберт Францевич положил руки на стол, сжав их в кулаки. Нет, об этом он думать не станет. Этак черт-те до чего можно дойти.
Но у него обязательства перед клиентом, так что он должен разобраться с этой историей. А для этого… для этого он должен выяснить, что же такое происходит с Инной, что за мужчина возле нее.
Стейниц взялся за трубку телефона, но передумал. Не станет он звонить нужному человеку из собственной конторы. Лучше это сделать в другом месте.
Когда он вышел в приемную, Инна разговаривала по телефону.
– Нет, – говорила она, – нет, я не могу. Это… ну хорошо, я попробую… может быть, удастся…
Заметив адвоката, она отключилась, но не смогла совладать со своим лицом. И Стейниц увидел на нем самую настоящую ненависть.
Галя сидела на кровати, бездумно глядя в окно. В дверь заглянула горничная с пылесосом:
– Галина Леонидовна, можно у вас убрать?
– Сейчас уйду! – буркнула Галина.
Хотелось наорать на противную бабу, хотя, в общем, ничего такого она не сделала. Просто суется вечно не вовремя, прежняя горничная такого себе никогда не позволяла. Ну, раньше у матери во всем был порядок.