Волшебный вкус любви
Шрифт:
— Я бы тебя к себе забрала, — призналась Жанна, — но ты же знаешь моих — мамаша еле ходит, трое спиногрызов, да и Ковалёв ворчать станет.
— Да, я понимаю, — я притащила из подсобки швабру. — Все нормально, я тут как королева переночую.
— Давайте сбросимся? — предложил Костик. — У меня «пятерик» остался…
Мамука Георгиевич крякнул, подумал и выудил из кармана брюк помятую тысячную купюру.
— Не надо, ребята, — отказалась я. — Прямо вы все тут такие миллионеры. Ничего страшного, перекантуюсь…
— Не геройствуй, — Жанна нахмурилась и принялась рыться в сумочке. — У меня тоже
— Жанна! — прошипела я.
— А что? — она вскинула брови. — Или ты пойдешь за шмотками? Хочешь, с тобой пойду? Кто знает, что этому козлёнышу в голову взбредет.
— Не пойду, — отрезала я.
— Ну вот, — Жанна выудила две сотенных бумажки, потом еще двухсотку.
— Ерундой не занимайтесь, — подал вдруг голос Барбарисыч, о котором я, признаться, совсем забыла. — Я ей выдам под расписку, из общей кассы. С зарплаты вернешь.
— Спасибо, Борис Борисович, — сказала я благодарно.
Когда все ушли, я заперла кафе, убрала в кухне и села на подоконник, глядя на улицу. Зажигались фонари, машины метались туда-сюда, прохожие спешили домой. Я проверила телефон — ни одного звонка. Антоша показывал характер. Чудесно. Я заблокировала его номер, а потом удалила все наши совместные фотографии из телефона. Соцстраниц у меня не было, так что с этим оказалось легче.
Всё, адьес, Антоша.
Поставив будильник на пять утра, я вытащила раскладушку и легла, но долго не могла уснуть, прислушиваясь к шуму машин за окном.
Утром я вскочила, как встрепанная, умылась, убрала раскладушку, заперла кафе и помчалась на остановку, чтобы не опаздать на работу в ресторан.
Я успела в последнюю минуту, переоделась и встала в шеренгу поваров за секунду до того, как появился Богосавец в сопровождении Милана.
— Ты какая-то потерянная сегодня, — сказала Елена в первом перерыве, когда мы торопливо пили чай и ели бутерброды с сыром. — Не выспалась после выходного?
— Немного, — я улыбнулась, показывая, что всё в порядке, но Елена была права. Мне страшно хотелось спать — и не столько от недосыпа за ночь, сколько от душевной усталости. Месяц я шла к своей цели, добивалась признания, старалась, скрывала недовольство и обиды, старалась не завидовать, а учиться, и когда все получилось, когда я добилась своей цели — такой удар в спину. И от кого — от человека, которому я привыкла доверять.
Но разводить нытье было совершенно некогда.
Ничего, не я первая в рядах выкинутых на улицу сожителями — не я последняя. Главное, у меня есть работа мечты, а всё остальное приложится.
— Иванова, — заглянул в подсобку Милан, и лицо у него было необыкновенно серьезное. — Быстро в кабинет шефа, — он понизил голос и добавил: — Не в духе. Ты что натворить успела?
— Я?!
— Иди, давай, — сказала Елена с беспокойством и отобрала у меня бутерброд. — Воротник поправь.
Я поправила не только воротник, но и косынку, и помчалась на второй этаж. Перед самым кабинетом Богосавеца я задержалась, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув. И почему это шеф захотел меня увидеть? В кабинете? Не мог поговорить в кухне?..
Постучавшись, я повернула ручку и робко открыла дверь.
— Можно? — спросила я, заглядывая в кабинет.
Богосавец сидел в кресле, поставив локти на стол, и задумчиво смотрел на меня. Солнце заглядывало в окно, освещая фигуру шефа сбоку. От этого серые глаза казались прозрачными до донышка. Но мне совсем не понравилось их выражение. Богосавец как-то странно окинул меня взглядом, потом усмехнулся и откинулся на спинку кресла, потерев подбородок.
— Заходи, — пригласил шеф, а когда я вошла, закрывая за собой двери, спросил в лоб: — В «Пышке» ты как работать собралась? На полставки или решила вернуться насовсем?
— У вас превосходные стукачи, — сказала я после недолгого молчания.
— Не жалуюсь, — ответил Богосавец мне в тон. — А по делу ты мне что-нибудь ответишь?
Я молчала, уставившись в пол. Рассказать этому королю телеэкрана и кухни, что сожитель выставил меня из квартиры? Это еще унизительнее, чем слежка за мной.
— Даша? — негромко напомнил о себе Богосавец.
Он по-прежнему сидел в кресле, и от этого я чувствовала себя еще более неловко — как школьница в кабинете директора. Это меня разозлило — внезапно, сильно, захотелось сказать что-то резкое, нагрубить… Но я сдержалась, закусив губу.
— Тебя приняли в «Белую рубашку», — продолжал шеф очень спокойным, ровным голосом. — Мы приняли тебя в свою семью, а ты решила усидеть на двух стульях?
— Все не так, — сказала я громко. — Я там живу. Временно. И работаю только уборщицей и посудомойкой. За жилье. Секретов вашей кухни никому не раскрываю.
— Не понял.
Я быстро посмотрела на Богосавеца — похоже, он и правда был озадачен. Приподнял брови и чуть подался вперед, разглядывая меня уже с недоумением.
— Так получилось, что мне пришлось быстро съехать из арендованной квартиры, — пояснила я, ничего не сказав о причинах переезда, — новую квартиру я еще не сняла, а прописка у меня в «Пышке», поэтому туда и пошла. Хотела к подругам попроситься, но не получилось. Закон подлости.
— У тебя прописка в кафе? — переспросил он, и мне внезапно стало смешно, и вся злость испарилась, как по волшебству.
— Хотите, паспорт покажу? — предложила я. — Он в сумке, принесу сейчас.
Я уже готова была бежать за паспортом, но Богосавец меня остановил.
— Подожди, — сказал он, и я замерла, спрятав руки под фартуком.
Богосавец поднялся из кресла, прошелся по кабинету и остановился рядом со мной. Мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — У тебя проблемы с жильем?
— Это временно, — заверила я его. — Дадите зарплату — я сразу сниму квартиру.
— Но разве у Изотова не своя квартира?
Изотов — это была фамилия Антона. Получается, у Богосавеца были не только способные стукачи, но еще и расторопные шпионы. Кровь бросилась мне в лицо, и я покраснела до слез, пряча глаза.
— Жду ответа, — Богосавец наклонился ко мне, и я опять ощутила запах горьковатой свежести от его белоснежной рубашки.
Раньше я никогда не думала, что можно находиться с человеком так близко, и одновременно — так далеко. Я могла протянуть руку и коснуться пуговицы на груди шефа, но в то же время знала, что между нами такая пропасть, через которую не перебраться даже на вертолете. Отмалчиваться не было смысла, и я сказала: