Волшебный вкус любви
Шрифт:
— Так нельзя! — я взглянула ему в лицо. — Вы… вы… — я не смогла продолжать и села, сгорбив плечи, опустив голову и сунув руки под мышки.
Мой кумир, мой идеал повара вдруг рухнул со своего пьедестала.
— Что замолчала? — спросил Богосавец с опасной мягкостью в голосе.
Почему я замолчала? Да потому что вспомнила, что платье, которое было на мне надето, купил Богосавец. И я еду в его машине. И живу в комнате, в которой он мне щедро разрешил жить.
Что будет, если я сейчас скажу ему правду, и он сразу укажет мне на дверь, как поступил с Миланом и Еленой? А ведь они работали у него гораздо дольше, чем я.
— А ты не догадывалась, зачем мы туда едем? —
— Это… нехорошо, — не смогла я промолчать.
— Тебя Маратка своей улыбкой обманул? — догадался Богосавец. — Так ты не верь, Даша. Он — тот еще жук, он тоже ни перед чем не остановится, чтобы свалить конкурента.
Наверное, он говорил всё правильно. Очень правильно. И был прав насчет Марата. Но всё же… всё же!..
— Это не честно, — сказала я и посмотрела ему в лицо. — Душан Богосавец, которого я знаю, не унизится до того, чтобы воровать чужие рецепты. Он изобретет нечто новое. Он изобретет нечто лучшее. Потому что он — лучший!
В салоне машины было светло от уличных фонарей, и я видела, как шеф стиснул зубы, так что заиграли желваки.
Несколько долгих секунд, показавшихся мне вечностью, мы смотрели друг другу в глаза, а потом он отвернулся, поставив локти на руль.
— Так нельзя, — сказала я тихо, тоже отворачиваясь и глядя в лобовое стекло. — Это все равно, как если бы вы сделали подножку на поле. Вы ведь играли в футбол честно. А чем профессия повара хуже, чем профессия спортсмена?
Он молчал, и я, выждав немного, спросила, чтобы хоть чуть-чуть сгладить напряженность.
— Почему вы стали поваром? Почему именно поваром? Это ведь… совсем как на другом краю света… — я говорила все тише, запнулась в словах и окончательно стушевалась.
Сейчас Богосавец скажет, что повара на его кухне никто не делал психологом на полставки.
– Случайно, — сказал Богосавец, и я вздрогнула — так неожиданно и громко он заговорил. — Случайно стал поваром. Я ведь даже не считал, что повар — профессия для мужчины. Повар! Смешно. Я когда колено повредил, и меня выкинули из большого спорта, я тогда был страшно злой. Потому что жизнь — раз! — и рухнула. Я ничего не умею, энергия переполняет, боевой ярости — 80 уровень, — он сухо засмеялся и тут же оборвал смех, — и тут Лёлик предлагает попробовать себя на кухне. Я никогда толком не готовил — так, баловался, шашлыки иногда на компанию. Ничего серьезного. А Лёлик сказал: если тебе достался лимон, сделай из него лимонад. Я подумал — и сделал мясо по-грузински. Мясо с лимоном, понимаешь? Кому нужен этот лимонад? А вот сладкое мясо с кислинкой… И это сработало. Сработало на сто процентов. Я попробовал ещё — и опять получилось. Лучше, чем у других. Меня начали копировать, а я снова придумал новое блюдо. Они копировали — я придумывал. И тогда понял, что повар — это не профессия, а вечное сражение. И меня… захватило, Даша. Накрыло с головой. Это не просто постоянная битва, это творчество, это азарт, драйв, это работа на пределе мысли и сил. Ты превращаешь банальную потребность человеческого организма в искусство. Это круто, это на самом деле круто.
— Делаешь необычное из обычного, — сказала я.
— Да.
— Но не надо ставить подножки.
Он усмехнулся.
— Вы сможете победить силой своего таланта, — сказала я, и в этот момент ничуть не сомневалась, что права. — Можно я вам тоже кое-что скажу? — и продолжала, не дожидаясь разрешения. — Моя мама очень хотела, чтобы я получила какую-нибудь престижную профессию. Для нее престижно было, чтобы я выучилась на юриста или на экономиста. А мне хотелось совсем другого. Мои подружки любовные романы читали, мечтали о принцах или олигархах, а я…
— А ты?
— А я читала кулинарные книги. Не смейтесь — как романы читала. Стеснялась этого. Боялась, что станут дразнить поварихой. Но вы правы — это нечто большее, чем просто насытиться. Наверное, мне тоже хотелось превратить это в настоящее искусство. И я пошла в кулинарный техникум.
— Мама была в шоке, — сказал Богосавец, откидываясь на сиденье и внимательно глядя на меня.
Его взгляд смущал, и я говорила торопливо, чтобы скрыть смущение и потому что испугалась, что ему не интересно. Что его раздражает моя болтовня.
— Мама была в ужасе. Но я… это был мой вызов, понимаете? Я как будто схватила меч, села на белого коня и помчалась навстречу мечте…
— И как мечта?
В голосе шефа мне послышалась насмешка, но я не позволила себя смутить. Не сейчас. Сейчас надо высказать всё, потому что потом не будет ни возможности, ни… смелости.
— Сначала — провально, — призналась я. — Было откровенно скучно. Нас учили технике, чтобы мы были ремесленниками, а мне хотелось творить. После первого года думала, что брошу. Мама каждую нашу встречу начинала с фразы: «Я же тебе говорила!..». А потом я увидела вас. Вернее, вашу программу. «Душевная кухня». И как будто второе дыхание открылось. Можете смеяться, но вы стали моим вдохновением. Ваши блюда, ваш энтузиазм… Это прекрасно. Это заставляет надеяться, это толкает на подвиг. Азарт, борьба… Да, борьба. Согласна, что кухня — вечное сражение. Я увидела вас — и появился смысл в жизни.
— Плита и поварешка, — сострил Богосавец.
— Ну что вы, — тут я посмотрела на него без страха и улыбнулась. — Привнести в готовку что-то своё. Придумать нечто новое. Поразительное. Необыкновенное. Это ведь… как магия. Берешь волшебную палочку — и из ничего появляется вкуснейшее блюдо. И никакого закона о сохранении материи.
— Хм… — он потер подбородок, — и к чему была эта исповедь?
— Не разочаровывайте меня, — сказала я внезапно охрипшим голосом. — Это больно, когда разочаровываешься в кумире. Получается, что мои цели — мой белый конь, мой меч — это ошибка. А вы ведь знаете, как страшно, когда теряешь цель. А вам… вам ведь совсем не надо никому подражать. Вы же — Богосавец!.. Новатор!.. Вы придумаете что-то новое!..
— Как ты в меня веришь, — он усмехнулся и завел машину. — Поехали домой, а то завтра на работу.
Черный «Ламборджини» плавно тронулся с места. Я следила за Богосавецем, поглядывая украдкой — не сердится ли? Я наболтала слишком много. И даже пунш — не оправдание. Но шеф казался спокойным, и даже чуть улыбался.
— Твои вещи на заднем сиденье, — сказал он, когда впереди загорелась вывеска «Белой рубашки». — Забирай и иди через главный вход, я открою. Только припаркую машину.
Я забрала сумку и вышла на тротуар, а он развернул автомобиль.
Откроет мне дверь, впустит, потом закроет и поедет к Лилиане.
Ведь там «всё серьезно».
Но был сегодняшний вечер. И новое платье, и вкуснейшее блюдо, что мы с шефом ели вместе, из одной тарелки. И он был откровенен со мной, по-моему. И слушал меня. И смотрел мне в глаза. И… нет, поцелуи не в счет. Это были поцелуи для прикрытия. Не надо думать о них, просто нельзя.
Я медленно подошла к крыльцу и остановилась, поджидая Богосавеца, но со скамейки под тополями вдруг быстро поднялся человек и почти бегом направился к ресторану — прямо через газон. Я не успела испугаться, потому что человек оказался в полосе света, и я узнала Антона.