Волшебство наполовину

Началось это в один из летних дней лет тридцать назад. С детьми. Их было четверо.

Джейн была самой старшей, а Марк был среди них единственным мальчиком, и оба они во всем задавали тон.

Средняя, Катрин, была пай-девочкой, и мама не могла на нее нарадоваться. Катрин знала, что на нее не нарадуются и что она паинька, поскольку однажды слышала, как мама это говорила. А теперь и все остальные знали, что она именно такая, потому что с того самого дня Катрин

Марта, самая младшая, была очень трудным ребенком.

Летом дети, в отличие от своих друзей, никогда не ездили за город или на озеро, потому что отец их умер, а мама пропадала на работе в газете, которую в этом квартале почти никто не получал. Чтобы присматривать за детьми, каждый день к ним приходила женщина по имени мисс Бик, но, похоже, что она не очень-то присматривала за ними, как, впрочем, и они за ней. И она ни за что бы не взяла их ни за город, ни на озеро: много чего хотите, говорила она, и еще она говорила, что шум волн плохо действует ей на сердце.

— Но ведь нормальное озеро — не океан, его почти и не слышно, — сказала ей Джейн.

— Оно притягивает молнии, — сказала мисс Бик, что, на взгляд Джейн, было признаком трусости, а кроме того, далеко не бесспорно. Если уж вступать в спор, а Джейн это любила, то лучше, чтобы вам выложили зараз все возражения, — тогда их можно опрокинуть одним ударом. Но мисс Бик была не так-то проста.

И все-таки даже без загорода и озера лето было славным, особенно вначале, когда можно было загадывать далеко вперед. Это же целых несколько месяцев свободы и прекрасных долгих дней, и можно играть до упаду и брать из библиотеки книги.

Летом, вместо трех, в библиотеке разрешалось брать за один раз целых десять книг, а вместо двух недель можно было держать их целый месяц. Вообще-то разрешали брать лишь четыре книги художественной прозы, которая, естественно, считалась превыше всего остального, но Джейн, например, любила пьесы, а это вовсе не художественная проза, Катрин любила поэзию, а это тоже не художественная проза, маленькая же Марта обходилась еще книжками-картинками, а они не считались художественной прозой, хотя были едва ли хуже.

Один только Марк так пока и не решил, какой вид нехудожественной прозы он любит. Каждый месяц он приносил домой десять книг и в первые четыре дня прочитывал четыре книги хорошей художественной прозы, затем прочитывал по странице из остальных шести книг, а затем бросал чтение. На следующий месяц он снова их брал и снова пытался прочесть. Книги нехудожественной прозы, которые он пытался прочесть, назывались в основном таким вот образом: «Мое детство в Греции», или «Счастливые дни в прериях»… По названиям эти книги были похожи на прозу, но и только. Они страшно сердили Марка.

— Они написаны так, чтобы исподтишка подсунуть какие-то знания. Это нечестно, — говорил он. — Одно притворство.

Больше всего на свете эти четверо детей ненавидели нечестность и притворство. Библиотека была в двух милях от дома и тащить туда кучу тяжеленных, уже прочитанных книг было утомительно, однако дорога назад была чудесной — шли медленно, порой останавливаясь возле какого-нибудь непохожего на другие парадного крыльца и заглядывая в непохожие на другие книги. Однажды Катрин, любительница поэзии, попробовала по пути домой прочесть вслух «Эванджелину [1] » и Марта села прямо на тротуар в семи кварталах от дома и заявила, что не встанет, пока Катрин не закроет рот.

Она такая, Марта.

После этого случая Джейн и Марк договорились, чтобы никто из них ничего не читал вслух и не мешал остальным. Но этим летом правило было нарушено. Этим летом ребятам попалось несколько книг писательницы по имени Э. Несбит [2] — без всякого сомнения, самых замечательных книг на свете. Ребята залпом прочли все, что были в библиотеке, кроме одной-единственной, под названием «Заколдованный замок», — она была выдана. И вот вчера «Заколдованный замок» вернулся, они взяли эту книгу, и Джейн, поскольку она читала быстрее и громче других, стала читать ее вслух, пока они шли до дому. И когда они пришли домой, она продолжала читать, и когда вернулась их мама, они едва поздоровались с ней, и когда им подали ужин, они не заметили, что едят. Время спать пришлось как раз на тот момент, когда волшебное кольцо, о котором рассказывалось в книге, из кольца, делающего невидимкой, превратилось в кольцо, исполняющее желания. Остановиться на таком месте — это было просто ужасно, но мама вдруг решила проявить принципиальность и им пришлось подчиниться.

В это утро, они, естественно, проснулись раньше обычного, и Джейн сразу же принялась за чтение и не останавливалась, пока не закончила последнюю страницу.

И когда она закончила книгу, воцарилось дружное молчание, но чуть погодя оно перестало быть дружным.

Нарушила его Марта, сказав то, о чем они все сейчас думали:

— Почему это с нами не бывает ничего такого?

— Потому что никаких чудес не существует. Они не настоящие, — сказал Марк как человек достаточно взрослый, чтобы быть в этом уверенным.

— Откуда ты знаешь? — сказала Катрин, которая была почти такой же взрослой, как Марк, но далеко не столь уверенной в чем бы то ни было.

— Они только в сказках.

— Но ведь это была не сказка. Там не было ни драконов, ни ведьм, ни бедных дровосеков, а такие же обычные дети, как мы.

Теперь они заговорили все сразу.

— Они не как мы. Мы ни разу не ходили в лес, по незнакомым дорогам, и нам не попадались замки.

— Мы ни разу не ездили на море и не встречали русалок и морских фей.

— И не ездили к нашему дяде, где есть волшебный сад.

— Вот если бы дети Несбит жили в таком же городе, как Лондон [3] , и чтобы это было интересно, и чтобы им попадались всякие там чудеса и волшебные ковры! Просто тут ничего такого быть не может.

— Тут есть дом миссис Гудзон, — сказала Джейн. — Он немножко похож на замок.

— Тут есть сад мисс Кинг.

— Мы могли бы сделать вид, что…

Слова эти произнесла Марта, и все остальные повернулись к ней.