Вольтерьянец
Шрифт:
Но раз уже ошибка была сделана, ее трудно было поправить. Король вдруг стал противоречить на каждом шагу регенту, объясняться с ним раздраженным и даже повелительным тоном. Тот, изумленный, не привыкший к подобному обращению со стороны племянника, наконец заметил ему:
– Друг мой, вы, верно, забываете, с кем говорите!
– Совсем не забываю. Я хорошо знаю, что вы мне дядя и регент, но помните и вы, что через несколько месяцев я сам буду королем! – ничуть не смущаясь ответил юноша.
Этим не кончилось. В один прекрасный день юный полубог объявил регенту:
– Прикажите сделать необходимые приготовления и поедемте в Петербург.
– Как в Петербург? – всполошился
– Мы с вами поедем в Петербург, и я буду просить у императрицы руки ее внучки! – решительно повторил король.
На следующий день он спросил, сделаны ли необходимые приготовления, и, узнав, что к ним еще не приступали, стал рвать и метать. Объяснять ему, уговаривать было бесполезно. Регент понял это, и, таким образом, была нежданно решена поездка в Россию.
– Но, по крайней мере, при этом дворе вы держите себя, как подобает вашему положению, ни на минуту не забывайте о своем достоинстве, – упрашивал регент.
Король с презрительной усмешкой взглядывал на дядю и даже не удостаивал его никаким ответом.
«Учить меня хочет, – думал он. – Сам может с меня пример брать, я покажу им, этим русским, каков должен быть настоящий король!»
И больше он не задумывался об этом предмете. Он был совершенно уверен в том, что очарует всех. Познакомившись несколько с историей, он пленился Карлом XII и пожелал взять его себе за образец. Он старательно изучил все подробности его жизни, узнал все его привычки, манеры; он перестал смеяться, редко позволял себе доходить до раздражительности, потерял всякую искренность в обращении; от него веяло холодом, к нему нельзя было подступиться, он окончательно уверовал, что в близком будущем его ожидает великая слава, подвиг завоевателя, и весь род людской представлялся ему еще ничтожнее, еще презреннее.
«О, я покажу им, этим русским, какие бывают настоящие короли!» – несколько раз повторял он себе, подъезжая к Петербургу, и, действительно, начал с того, что обворожил своею внешностью всех, начиная с императрицы.
Екатерина, внушавшая при первом свидании невольный трепет государственным людям и опытным европейским царедворцам и дипломатам, нисколько не смутила напыщенного юношу. Он увидел в ней только полную, красивую старушку, с которой нужно быть любезным, которой нужно понравиться. С несколько размашистыми военными ухватками подошел он к руке ее, когда был представлен ей под именем графа Гага. Императрица, ласково оглядывая красивого юношу, отстранила свою руку и, тонко улыбаясь, проговорила:
– Нет, я вижу, что не в состоянии позабыть о том, что граф Гага – король.
Граф Гага улыбнулся в свою очередь и отвечал:
– Если ваше величество не желаете дозволить мне поцеловать вашу руку как императрица, то, по крайней мере, дозвольте как дама, которой я обязан почтением и удивлением.
После первого, непродолжительного, свидания императрица осталась в полном восхищении от своего гостя. Она была так весела, так радостна и поспешно передавала всем окружающим близким ей людям свои впечатления:
– Я думала, что он польщен на портретах, – говорила она, – нисколько. Никакой художник не в силах передать его прелести. Красота его заключается не в одних внешних чертах, в его лице сияет его ум, его душевные качества. Ах, как он умен, как он находчив, как он умеет держать себя! Я уверена, что его сердце должно быть прекрасно, малютка будет с ним счастлива, я ручаюсь за это. Ах, какой прелестный юноша, я сама просто влюблена в него!..
И великая Екатерина, мудрый знаток человеческого сердца, окончательно превратилась в добрую бабушку. Она так хотела счастья своей любимой внучке, и в то же время этот брак так давно составлял любимую мечту ее – и вот она уже не задумывалась и не размышляла. Она видела только то, что хотела видеть, и спешила уверить близких людей, что лучше молодого короля шведского не может и быть никого на свете, спешила уверить, будто боясь, что кто-нибудь станет разубеждать ее, что кто-нибудь попытается разрушить ее мечты. Но никто, конечно, не имел подобного намерения: ей поддакивали.
Императрица пленилась графом Гагой и весь двор тотчас же им пленился, и рассказы о его достоинствах, о его необыкновенных качествах, уме, талантах, красоте быстро стали разноситься по городу. Все радовались, ликовали, собирались веселиться, ждали необыкновенных празднеств. Предлог для всего этого был найден, о чем же задумываться? Нужно пользоваться этим предлогом. Но оставался один важный вопрос: как встретятся жених с невестой, какое впечатление произведут они друг на друга?
Если король не успел еще подумать о невесте, если, когда регент или кто-нибудь говорил ему о ней, ограничивался только одной фразой: «Я уверен, что она, во всяком случае, гораздо красивее и милее принцессы Мекленбург-Шверинской», – то сама невеста, великая княжна Александра Павловна, прелестный тринадцатилетний ребенок, живое воплощение самой грациозной, самой чистой мечты художника, давно уже думала и мечтала о своем суженом. Она хорошо знала, что добрая бабушка задумывается о ее судьбе и готовит ей в женихи короля шведского. Уже несколько месяцев тому назад Екатерина подарила ей медальон с его портретом; она подолгу и почасту засматривалась на портрет этот, на котором он был изображен истым Адонисом.
Великая княжна имела живой и пытливый ум, развивалась быстро, всем интересовалась, училась с большой охотой и очень много знала для своих лет; в ее отличной памяти хранился уже большой запас самых разнообразных сведений, но вот в последнее время она, сама не замечая этого, сделалась рассеянной, училась уже не с такой охотой. Ее иногда можно было заметить с забытой в руке книгой, с горящим, неведомо куда устремленным взором, с лихорадочным румянцем на щеках. Императрица не раз заставала ее в таком положении, она нежно называла ее по имени, но великая княжна не слышала. Бабушка тихонько подходила, целовала ее.
– Деточка, что с тобой? Ты не слышишь, что я зову тебя!.. Или ты нездорова?
Великая княжна вздрагивала, смущенно глядела на бабушку и кидалась обнимать ее.
– Нет, бабушка, милая, дорогая бабушка, я совсем здорова.
Екатерина улыбалась, отходила от нее, а сама думала: «Ах, как она хорошеет, с каждым днем хорошеет! Какая будет красавица!»
Но не останавливалась бабушка на той мысли, что не рано ли так хорошеть, так мечтать любимой внучке? Не старалась проникнуть в тайну ее первых мечтаний. А причиной этих мечтаний, этого румянца, этого блеска глаз был портрет, подаренный бабушкой, были доносившиеся до чуткой девочки толки о молодом короле шведском, о его красоте, его достоинствах, о том, что лучшего жениха для великой княжны и найти невозможно. Она делала вид, что не слышит этих толков, не принимала никакого участия в этих разговорах, даже будто уходила, будто занята была совсем другим делом, а между тем ни одно слово от нее не ускользало, и потом, оставаясь одна, она долго-долго разбиралась в каждом слышанном слове, и каждое слово являлось для нее материалом, на основании которого она рисовала себе широкую, прелестную картину. И вот этот предмет первых полудетских-полуженских мечтаний наконец въявь предстал перед нею…