Воля мертвых
Шрифт:
— Могу я узнать, что именно так насмешило тебя, Аресса?
Вместо ответа Аресса хлопнула в ладоши и звонко крикнула:
— Макдашу!
Первосвященница митрианского храма редко показывалась в городе, словно не желая лишний раз напоминать захватчикам-пиктам о своем существовании. Она знала, что вызывает у грубых воинов-варваров нечто вроде суеверного ужаса. Возможно, именно это и уберегало храм Митры в Велитриуме от уничтожения — эта судьба не минула другие митрианские святилища по всей Аквилонии. И хотя почти все население Велитриума постепенно переходило
В тот день закрытые носилки Арессы вынесли из храма четверо дюжих рабов-носильщиков, одетых в белые одежды и с волосами, перехваченными на лбу белой лентой. Носилки устремились в сторону рынка. Вчера в город по Громовой пришел большой тяжело груженный купеческий корабль, и многие жители Велитриума спешили узнать, какие новые товары доставили в город купцы.
Обычно Аресса не снисходила до посещения рынка. Ее мало интересовали новые товары. Но сейчас в храме из всех младших жрецов остались лишь несколько девушек и пять почтенных стаpyx, сведущих в обрядах благого Митры, но во всем, что касается житейских дел, живущих только вчерашним днем. И еще рабы, но их совсем немного, да и они не могут идти в счет. Храм пуст. Аресса не без оснований опасалась, как бы старые женщины не навлекли на храм Митры новых неприятностей и не спровоцировали захватчиков-пиктов на полное уничтожение последнего оплота митрианства на границе с дикими землями.
Поэтому на рынок первосвященница отправилась самолично.
Носилки Арессы узнавали многие горожане. Они почтительно расступались, давая им дорогу и низко кланяясь. Если прежний жрец, зарубленный пиктами, был многими горожанами любим как мудрый наставник, то нынешняя жрица, о которой ходило немало слухов, таинственных, а подчас и отвратительных, вызывала у большинства самый неподдельный страх.
В городе поговаривали о том, что она ведьма, что встретиться с ней глазами означает увидеть свою смерть — будто бы человек на мгновение начинает прозревать место и обстоятельства собственной кончины.
Аресса, слегка отодвинув в сторону занавески, смотрела из носилок на выставленный новыми купцами товар. Корабль пришел из Зингары. Он привез мессантийское вино в больших глиняных сосудах, запечатанных красным воском, меха диких животных, обитающих в Рабирийских горах, соленую рыбу с нежнейшим розовым мясом, что ловится в верховьях реки Алимана… Были здесь и ювелирные украшения — изделия искусных рук кордавских мастеров — и многие другие заманчивые товары…
От холодных внимательных глаз Арессы ничего не укрылось. Однако она оставила без внимания меха и вино, а у торговцев украшениями купила лишь серебряный браслет, звенящий на запястье.
Затем носилки остановились у ряда, где были выставлены на продажу рабы. Аресса подозвала надсмотрщика и, показав тому пригоршню золотых монет, велела подводить к ней рабов по одному, дабы жрица могла осматривать их, не оскверняя своих ног прикосновением к мостовой — несомненно, грязной и преисполненной нечистоты.
Арессе нужны были люди. В храме не хватало служителей. Естественно, первосвященница не могла взять на службу в священное место первых
Двух свирепых с виду мужчин со старыми шрамами на лице и груди — бывших гладиаторов, равно как и нескольких бывших галерников, исполосованных кнутом, Аресса отвергла сразу, хотя надсмотрщик не жалел слов, нахваливая их боевые качества, укрощенный характер и способность преданно служить господину.
Затем к носилкам, грубо подталкивая сзади, подогнали совсем юную девушку с большими испуганными глазами. Бедняжка дрожала всем телом и в панике озиралась по сторонам, словно отовсюду ожидала неведомой, но ужасной напасти.
Аресса велела снять с нее одежду — жалкие лохмотья — и внимательно осмотрела тело девушки, выискивая, нет ли в нем изъянов, служивших бы показателем изначальной оскверненности и тем самым непригодности для службы в доме благого творца Митры. Но девушка оказалась совершенной, и Аресса купила ее, заплатив за новую рабыню неслыханно высокую цену — десять полновесных золотых монет.
— Говори! Говори, тварь!
Кнут снова и снова опускался на обнаженную спину девушки. Она хрипло мычала, билась головой об окровавленный деревянный столб, к которому дюжие рабы Арессы приковали ее, вдев нежные запястья в железные наручни. Потом голова девушки бессильно склонилась на плечо — она потеряла сознание.
Аресса была облачена в облегающий ярко-красный костюм: штаны до середины щиколоток и рубашка с длинными рукавами, закрывающими кисти рук и оставляющими на виду только длинные белые сильные пальцы. Жрица отложила кнут.
Соня, кусая губу, наблюдала за действиями Арессы. Боги видят совсем не этого добивалась Рыжая Соня, когда явилась в храм Митры со своим рассказом о встрече с распятой лисицей на страшной лесной поляне! Ей совсем не по душе было то, что происходило сейчас во внутреннем дворе велитриумского святилища.
Аресса в одежде палача, облегающей тело так плотно, что было чересчур хорошо заметно отсутствие признаков пола, выглядела сейчас почти чудовищем.
Да, мертвая лисица оказалась права даже в этом! Не человек, не чудовище, не зверь…
А кто?
Аресса!
Слишком многое вмещало в себя теперь для Сони это имя, свистящее, как полет стрелы.
Молодая рабыня, купленная Арессой у зингарских купцов, носила имя Макдашу. Девушка была ласковой, привязчивой, тихой, преданной. Иногда она пробиралась в покои своей госпожи и засыпала там прямо на полу у ее ног. Изредка она просыпалась и в полусне целовала ступни Арессы. Девушка добросовестно служила Митре… Вернее, выполняла все приказания госпожи и младших жриц.
По знаку Арессы несчастную окатили ведром холодной воды. Девушка застонала и задергала руками, инстинктивно пытаясь высвободить их из жестокой хватки наручней.
Аресса приблизилась к ней. Жрица обратила к себе мокрое, полубезумное лицо рабыни с плотно зажмуренными веками и впилась поцелуем в ее распухшие губы. Руки жрицы с шевелящимися под красными манжетами пальцами коснулись грудей Макдашу и больно сжали их.
— Говори, тварь! — повторила Аресса почти нежно.
Острые ногти впились в бедро жертвы и оставили на нем глубокую кровавую царапину.