Воля смертных
Шрифт:
— Это собака дверь ломает, Женя?! — заорал Ерш. — Собака, да?! Отдай им деньги, Жека! Отдай, или мы все тут сдохнем до утра! Пусть снимут это чертово проклятие! Пусть снимут!
За входной дверью тихо, утробно зарычали, и она снова содрогнулась от удара.
Варнак опустил чурбак, одолженный по дороге, вытер со лба пот, снова взял в руки и с разбегу врезал им в косяк чуть ниже петель. Изнутри что-то подозрительно щелкнуло, и они с волком торопливо разошлись по разные углы домика, пока пьяные уроды не пальнули картечью сквозь дверь. Там, примерившись, Еремей сбил чурбаком пакетник.
— Он здесь! — вдруг заорал Ерш. — Он здесь, я слышу его дыхание!
— Это я, Рыбкин! — ответил Слава. — Хватит голосить, без тебя тошно.
— А если это оборотень? Тогда мы все уже отравлены. Мы тоже станем такими. Будем бегать зверьми и пить кровь.
— Ерш, перестань нести хрень! Какие тут могут быть оборотни? Мы не в кино.
— Ты сам хрень, Женя! — сорвался на крик Ерш. — Тебя не жрали, как мясо! Тебя не грызли! Тебя даже ни разу не кусили. Посмотрим, как ты завоешь, когда настанет твоя очередь?
Вывей обошел дом, зарычал под выбитым окном, поскребся в дверь, издал протяжный вой, снова громко зарычал, кружа вокруг.
— Это обычная собака, Женя, да?! — опять застонал Ерш. — Это она сторожит нас, как курятину? Она входы сюда ищет, Жека! Женя, отдай! Я умоляю тебя, верни им эти деньги, верни. Пусть все закончится! Верни!
— Да она ушла вроде. — Кулич нашарил бутылку, отпил, осторожно выглянул в выбитое окно. Тут же с легким шелестом мелькнула в воздухе тень, звонко лязгнули зубы, всего чуть-чуть не достав до его лица. Проклятый шарахнулся назад, судорожно сглотнул, торопливо запил испуг водкой и перекрестился.
— Ты, Женя, главное не засни, — попросил Слава. — Коли закемаришь, тебя зверюга проклятая сожрет, и нас тоже. Мы, сам видишь, караулить не способны. Только от тебя все зависит. Закроешь глаза — мы трупы.
— Мы уже трупы, — с подскуливанием отозвался Ерш. — Мы все сдохнем. Она сожрет нас всех. Всех. Господи, за что?!
— Проклятье! — Кулич пошуршал ладонью по столу, потом отошел к шкафчику, нашел часы, вынес на свет фонаря. — Ёпэрэсэтэ, еще только половина первого! Вся ночь впереди…
— Вот потому она и не торопится, — пояснил Ерш. — У нее времени много. Играется, как котяра с мышами. Жрать будет не торопясь.
— Я отдам! — внезапно заорал в окно первый из проклятых. — Всё, всё, мы сдаемся! Я отдам эти проклятые деньги! Уходи!
Сгребя брошенные на столе купюры, он подступил к двери, отодвинул засов, выглянул, потом медленно, держа наготове ружье, выбрался наружу, пересек двор
Вокруг все было тихо до хруста. Лягушки на болотине — и те не перехрюкивались извечной ночной песней; даже комары пропали куда-то все до единого. Ускорив шаг, Кулич дошел до перекрестка, уже смелее повернул к сектантам — его никто не преследовал и не подгонял.
В ашраме только-только наступило некоторое успокоение, последователи учения любви и доброты пили чай, наделав бутербродов с сосисками и кетчупом. Аргумент насчет сои подействовал практически на всех. Поэтому при подходе проклятого, Варнак предпочел тихо выйти в молельный зал — чтобы не случилось новой нервотрепки.
Бандит вежливо стучать так и не научился — опять пихнул входную дверь и вломился в дом, хотя на этот раз и был без маски. Увидев одиноко стоящего Еремея, сунул ему в карман брюк купюры:
— Вот, забирай к чертям свои деньги и снимай проклятие.
— Я же предупреждал, — покачал головой Варнак, — за зло воздается троекратно. Здесь не хватает еще двадцати тысяч.
— Снимай проклятье, я сказал!!! — заорал Кулич и вскинул ружье, уперев дуло ему под подбородок. — Снимай, или башку отстрелю нахрен!
— Ты кое-что забыл, — ухмыльнулся леший и крепко перехватил стволы чуть ниже мушки. — Твое проклятие здесь.
И он указал глазами на дверь, в которую как раз протискивался нахватавший где-то репейников Вывей.
— А-а-а! — Бандит зарычал, пытаясь повернуть ружье, но Варнак держал его крепко.
Волк оскалился и кинулся вперед. Грабитель рванул оружие в последний раз, но повернуть двустволку так и не смог и, бросив, метнулся на веранду. Вывей затормозил, развернулся и не спеша потрусил обратно к двери.
Еремей прошел следом, выпустил волка на улицу, потом сложил ружье пополам, отделил цевье с запором, сунул в задний карман, оставшиеся же бесполезные половинки, подойдя к Куличу, повесил тому на шею:
— На сегодня я сумеречного зверя отзываю. Не хочу ашрам кровью твоею марать. Так что иди. До завтра можешь отдохнуть.
Полуобняв гостя, леший почти дружелюбно проводил его до двери и настойчиво выпихнул в темноту. Вынул цевье, покрутил в руках. После короткого колебания забросил на печь. И только после этого обратил внимание на царящую на кухне тишину. Все члены секты изумленно следили за его небрежными манипуляциями.
— Вот, вернули, — спохватился он, доставая деньги и разглаживая их. — Боюсь только, остальных двадцати тысяч нам не видать. Ханурики, скорее всего, предпочтут сдернуть на рассвете куда подальше и больше в здешних землях по гроб жизни не покажутся.
— Рома… Ты кто? — шепотом спросил Нирдыш.
— Кто я? — вздохнул Варнак, пожал плечами. — Как тебе объяснить? Я тот, против кого не поможет даже самый лучший персидский амулет. Кстати, чай здесь наливают только носителям чистых помыслов — или повелителю проклятий тоже дадут небольшую чашечку?
— Ты не боишься никаких амулетов, или только персидских? — наивно поинтересовалась Юля.
— Никаких. Я смертный. Такой же, как вы. А амулеты действуют только на вечные создания. На хранителей, лихоманок и еще кое-кого из этого племени.