Воля судьбы
Шрифт:
"Все это хорошо", — думал Артемий, но все-таки ему чрезвычайно хотелось узнать хоть что-нибудь об Ольге.
Граф Сен-Жермен должен был иметь сведения о ней. Артемий уверился в этом, еще когда собирался идти к нему, и теперь эта уверенность не оставляла его. Но что же было делать, если, как нарочно, словно угадывая его желания, но не желая исполнить его, граф избегал заговорить с кем-нибудь отдельно? Артемий успокаивал себя тем, что время еще не ушло и что можно будет пойти к графу, постараться застать его одного и спросить прямо и откровенно обо всем. Это было и просто, и вполне возможно. И Артемий долго не мог заснуть в эту ночь, обдумывая, как и когда пойти лучше к графу.
"А вдруг он уедет? — словно молотком ударило его, и он тотчас же сказал себе: — Нет, нечего откладывать — завтра же, рано поутру, как встану, пойду к нему".
И он, в сущности, остался очень доволен, что нашел причину, чтобы, не откладывая, удовлетворить свое нетерпение.
На другой день утром, только что встав, Артемий быстро оделся и так же, как вчера, отправился в узкую улицу за Прегель. Когда он шел и когда, придя к знакомому дому, стучался в его дверь, он боялся одного: а вдруг Сен-Жермен уже уехал сегодня в ночь? Но вчерашний старик открыл ему дверь и, нисколько не удивившись его приходу, потому что, казалось, ничему не удивлялся в жизни, сообщил Артемию, что граф у себя, и провел его не в верхний этаж, как вчера, а ниже, в небольшую комнату, обшитую дубовыми, почерневшими от времени, досками, и сказал, чтобы Артемий подождал здесь.
Старик ушел беззвучными, такими же, как его говор, шагами, и Артемия охватила та особенная внушительная тишина, которая обыкновенно царит в старинных домах, не пропускающих сквозь свои толстые стены никаких звуков извне. И вдруг в этой тишине послышался голос, который Артемий сейчас же узнал. Это говорил граф Сен-Жермен.
— Какие же еще новости у вас? — спросил тот.
Артемий оглядевшись понял, что направо от него, вместо стены, деревянная переборка и что говорили по ту ее сторону.
— Еще есть сведения об итальянце, который интересует вас, — ответил за переборкой чей-то совсем незнакомый Артемию голос.
— Торичиоли? — спросил Сен-Жермен.
— Да.
Артемий вздрогнул. Ему было чрезвычайно интересно знать, что будут говорить про Торичиоли, но вместе с тем чувство стыда, что он, хотя невольно, но все-таки подслушает то, чего, может быть, при нем и не говорили бы, заглушало в нем его любопытство.
Он двинулся и кашлянул нарочно громче, чтобы дать знать о себе.
— Так какие же сведения? — продолжал граф, видимо не обратив внимания на кашель Артемия, не слышать которого он, очевидно, не мог.
— Он уже третий месяц в Кенигсберге.
— Чем он занимается?
— Все тем же.
— Составлением эликсиров?
— Нет, теперь пошел дальше — вдался в алхимию.
— Понимает что-нибудь?
— Не более тех сумасшедших, которые в средние века теряли здоровье, состояние и самое жизнь в поисках философского камня. Он доведен теперь до полной нищеты, но, по всей вероятности, не образумится: такое сумасшествие развивается обыкновенно прогрессивно и перейдет в форму совершенной некромантии, а тогда его дни сами собою будут сочтены.
Артемий почувствовал капли холодного пота у себя на лбу: Торичиоли — сумасшедший… значит, и он сам, тоже чуть было не увлекшийся, — на дороге к полоумию!..
За переборкой водворилось молчание.
— Он должен жить — как бы после некоторого раздумья протянул голос Сен-Жермена, — он в душе — человек недурной, только неспособный владеть своими страстями… При этом у нас есть с ним личные счеты. Я должен спасти его…
Теперь Артемий уже чуть дышал, весь обратившись в слух и внимание.
— Что же делать с ним? — спросил тот, другой, незнакомый голос, и в нем слышалась полная готовность повиноваться.
— Мне нужно, чтобы обстоятельства Торичиоли поправились и чтобы он через некоторое время уехал в Петербург; там уже будут даны инструкции, как задержать его.
— И скоро он должен быть там?
— Все равно; хотя бы к концу этой зимы.
— Вы мне дадите приказание, как действовать, или я должен буду сам найти его?
— Нет, Торичиоли прежде всего должен излечиться от своего безумия. Вы найдете возможность внушить ему это. Потом он может сделать открытие взрывчатого вещества для применения его к военным целям. Я вам дам неизвестный еще никому рецепт, который составит это открытие Торичиоли. Со своим секретом он обратится здесь в канцелярию главнокомандующего, чтобы получить привилегию и деньги. Его отошлют в Петербург, где затянется рассмотрение его проекта настолько, насколько мне нужно… — и вслед за этим за переборкой послышалось, как звякнул полный монетами кошелек. — Это на расходы по этому делу, — добавил Сен-Жермен.
— А относительно молодого сержанта? — спросил другой голос.
— О нем я позабочусь сам… Впрочем, он рядом и, вероятно, слышал все, что ему следовало.
Эта последняя фраза, относившаяся уже непосредственно к Артемию, оказала на него действие разорвавшейся вдруг пред ним бомбы. Голова его закружилась и в мыслях потемнело. Должно быть, собеседник графа спросил его еще что-то, потому что он ответил:
— Нет, во-первых, он не расскажет, я знаю его, а, во-вторых, если бы он и стал рассказывать, сам Торичиоли будет слишком доволен с_в_о_и_м открытием и не поверит ему; а там, где нужно, сочтется это сплетней.
Вслед затем голоса замолкли.
Артемий стоял не двигаясь: как поднес руку ко лбу, закрыв ею глаза, когда услышал такой уверенный приговор себе и Торичиоли о сумасшествии, так и остался недвижимый. Наконец, сделав над собою усилие, уверив себя, что ведь он еще ничего дурного и постыдного не сделал, он отнял и открыл глаза.
Пред ним стоял граф Сен-Жермен.
— Я понимаю ваше теперешнее состояние, — проговорил последний, — но вот вам еще хотя и маленькое, но все-таки испытание — наука уметь владеть собою. Постарайтесь прийти в себя, постарайтесь не поддаваться никакому резкому впечатлению, будь это удивленье или что-нибудь другое. Удивительного на свете ничего нет — сверхъестественного не бывает. Нельзя идти п_р_о_т_и_в природы и ее законов, но нужно лишь изучить эти законы, чтобы управлять природой.
Ласковость, с которою говорили с Артемием, действовала на него ободряюще. Первая его мысль была сначала: "Господи, зачем это, и зачем я пришел!" — но теперь он уже не думал так.
— Ну, вот сядемте и поговорим, — продолжал граф. — Неужели вы думали, что так вдруг, только потому, что вам захотелось, вы возьметесь, да и откроете все тайны?
Он сел, положил ногу на ногу с видом, что торопиться ему некуда и что у него есть еще время.
Артемий остался стоять и спросил:
— Да, но все-таки я же читал ведь, занимался… наконец ведь я никому не хотел зла…