Вопреки всему (сборник)
Шрифт:
Второй очередью припечатал еще одного, похвалил себя: несмотря на глухоту, навыков не потерял. Профессия пулеметчика — ведь такая штука: освоив ее один раз в жизни, уже не забудешь, не пропьешь, не потеряешь, даже во сне будешь помнить.
Третья очередь не достигла цели, и немцы — их оставалось всего человека четыре, не больше, отвернули в сторону, уползли в кусты. Не видно стало их — исчезли.
Стрелять вдогонку Куликов не стал — последние патроны, оставшиеся в диске, надо было сохранить.
В себя он пришел довольно быстро —
В ночь ту теплую, почти летнюю, у Куликова случились еще две стычки с немцами… Ему, можно сказать, везло — кто-то очень сильно молился за него: и граната вражеская разорвалась едва ли не под ногами, но вреда не причинила, и пули свистели так близко у головы, что обжигали уши, но ни одна из них не зацепила, как ни один осколок не всадился в тело…
Похоже, тот, кто распоряжался его судьбой, решил: хватит мучений этому мужику, достаточно того, что он подорвал дот и чуть не остался лежать около него навсегда, — и волей своей отводил в ту ночь от Куликова смерть.
Ночью к разведчикам подоспело подкрепление — полновесный стрелковый взвод, так что шансов у фрицев захватить кого-нибудь в плен, добыть сведения и определиться с дальнейшими своими действиями и уж тем более — победить практически не было.
Утром подоспело еще подкрепление — второй взвод, составленный из опытных старичков, привел капитан Хохрин, новый командир куликовской роты, но воевать было уже не с кем. Капитан походил по лесу, похмыкал, пощипывая изящные усики, и спросил у Куликова:
— Ну что, трупы врагов считать будем?
— А почему бы и нет? — Настроение у пулеметчика, несмотря на усталость и вчерашнюю контузию, было боевым и даже игривым, как на деревенской мо-тане. — Давайте посчитаем.
Посчитали. Прежде всего, в тех местах, которые Куликов "обслуживал" самостоятельно, без помощи разведчиков. Дошли до девяносто двух уложенных на землю врагов — и дальше считать не стали. Тем более что всех убитых они точно сосчитать все равно не могли: умирать немцы заползали в такие глубокие и неприметные земные щели, что отыскать их было очень непросто. Щели эти становились могилами гитлеровских солдат.
Оставалось только памятники на них установить, и тогда реденький польский лес превратился бы в кладбище.
— Молодец, старший сержант, — сказал Хохрин, пожал Куликову руку, — большой молодец и умелец.
Капитан отошел от пулеметчика на несколько шагов, посмотрел на него, как на чудо неземное, и, очутившись на первом привале в лесном польском местечке, сочинил небольшую статью о находчивом солдате в красноармейскую газету. Материал назывался "Отважный воин", и прошел он потом вместе с Куликовым сквозь всю его жизнь.
Когда статья была опубликована, Куликов специально пришел к капитану и попросил у него на память автограф — приятно было иметь при себе кудрявую роспись хорошего человека.
Хохрин оказался мужиком толковым и обязательным, на трех страницах
Начальство — командир полка Ванютин — задерживать бумагу не стал, отправил дальше, в штаб дивизии, оттуда с ходатайством о присвоении Куликову Василию Павловичу звания Героя Советского Союза, — документы ушли к командованию армии.
В конце концов бумага легла на стол командующего фронтом. Тот внимательно прочитал представление, потом перечитал и красным карандашом исправил название награды — не геройская Звезда теперь полагалась пулеметчику, а орден Красного Знамени.
Конечно, труба пониже и дым пожиже, но все равно награда эта была на фронте очень уважаемой.
В числе двух с половиной десятков однополчан Куликов был удостоен этого ордена. Получить его не успел — помешало очередное ранение, за которым последовал госпиталь… Лечение было долгим, и когда Куликов покинул стены лечебного заведения, в воздухе уже витал запах Победы. И делался этот запах все сильнее и сильнее.
За орденом Красного Знамени, который надлежало получить, нарисовался еще один орден, также популярный, сугубо солдатский — Красной Звезды.
Когда подоспела пора вручить боевые награды перед солдатским строем, выяснилось — ордена эти за Куликова кто-то уже получил. И даже подпись в ведомости оставил. Только подпись эта была не Куликова, а какого-то ловкого проходимца, имевшего доступ к штабным бумагам.
Это было крайне неприятной неожиданностью, такой неприятной, что о ней даже говорить не хотелось. Настроение у Куликова упало вниз, под ноги, сразу на несколько дней.
На память Куликову лишь канцелярская бумажка осталась, состоявшая из двух длинных, отпечатанных на пишущей машинке с синим чернильным шрифтом. Ордена Красного Знамени он был удостоен приказом по 31-й армии № 019 от 2 октября 1944 года (в бумаге той серьезной был указан и номер ордена — 307815).
Орденом Красной Звезды Куликов был награжден приказом 038/н по 173-й стрелковой дивизии от 31 июля 1944 года. Известен и номер этого ордена, вероломно захапанного бессовестным фронтовым барыгой и вором, — 2810602.
Впоследствии деятеля этого пытались найти, даже следователи занимались этим, но, видать, штабной писака этот был жуликом опытным, умел прятать концы в воду, нащупать его в нашей многонациональной стране так и не удалось.
А старший сержант Василий Куликов остался без честно заработанных орденов. У него даже характер после это досадной истории изменился, он словно бы потерял частицу тепла, доверия, доброты — лучших качеств, заложенных в него матерью-природой… Он стал другим человеком. И не война была в этом виновата, а свои же люди, знающие, чем пахнет солдатский окоп после отражения немецкой атаки, и как, теряя сознание, захлебывается слезами раненый новобранец, которому егерь-эсэсовец всадил в живот шесть пуль из автомата.