Вопреки. Том 3

Бэй Анна

– Да. Он обожал живопись… – задумчиво сказал Хозяин и подошёл к столику, – Ему было четырнадцать, когда отец написал завещание. Мордвин выбрал меня, ты же знаешь, искорка, что замок сам выбирает себе наследника… хотя текущий Хранитель имеет право голоса.

– Я бы на месте замка тоже выбрала из двух зол меньшее, ведь ваш брат не следствие игр с Некромантией, не несчастный случай сделал его таким. Да он по жизни ебучий монстр!

– Отец был согласен с выбором замка, он на самом деле заведомо знал, что так будет, – Блэквелл сделал паузу и посмотрел

на портрет своего отца, – Не очень дальновидно. Когда мой сводный брат не получил то, ради чего по сути его готовили, то его просто стёрли как Элайджу Блэквелла. Отец сам подписал приговор своему сыну.

– Приговор был подписан намного раньше, Милорд. И не судите строго своего отца, он был великим человеком.

– Мой брат любил его, пока не появилась моя мать, пока не родился я. Это было ошибкой.

– Вы на полном серьёзе сейчас? То, что произошло, не было ошибкой, вы не ошибка, вы – Хранитель. Ваш брат сильный маг с довольно сильной волей, который сознательно делал выбор в пользу того, кем он в итоге стал. Да, были тяжелые испытания, и он их не прошёл, но и у вас были испытания не легче, и вы прошли их успешно, несмотря ни на что.

Блэквелл сделал большой глоток алкоголя и посмотрел на девушку зловеще:

– По мне похоже, что я прошёл их?

– Я бы использовала метафору «вышел сухим из воды», что крайне символично.

– И всё же было ошибкой привести в свой дом Эву Вэйнс.

– Он послушал сердце.

– Это слабость. Слабость человека, который отвечает за жизни миллиардов людей.

– Да, пусть он Великий полководец и правитель, но всё же человек. Из плоти и крови, со слабостями. Что в этом плохого?

– Что плохого? – Блэквелл громко рассмеялся и развёл руками, – Больше двадцати лет идёт война, две трети населения мертвы, потому что он послушал сердце.

Алиса устало подошла к креслу и упала в него поперёк так, что ноги оказались на подлокотнике:

– Милорд, возможно, он допустил ошибку, но это как спорить о том, что первичней: курица или яйцо. Вы в чём-то правы, но вами движет только холодный расчёт и логика. Нельзя игнорировать сердце. Феликс Блэквелл был Великим, на него слишком много взвалили с пелёнок, и всего однажды он сделал что-то для себя, выбрал любовь, а не долг. А как бы вы поступили?

Блэквелл опустил голову и осторожно посмотрел на Алису.

– Человек, которым я быть не хочу, выбрал бы долг.

– А кем вы хотите быть? – спросила Алиса очень аккуратно.

– Скажем так, этот человек с лёгкостью дал бы тебе свободу.

– Щедро. Только какой ценой?

– От тебя бы ничего не потребовалось.

– Всегда есть цена, вы сами говорили. Если плачу не я, то кто? Мы ведь на войне, если вы отпустите меня, то кто-то поплатится зубами, ногой, головой, жизнью… свободой. Список может продолжаться до бесконечности.

– Тебе есть дело до чьих-то жизней? Какая к чёрту разница кто умрёт? Главное, что ты будешь свободна.

– Хороший вопрос! Совесть. Эта гадость вроде так называется.

– Можно подумать, она у тебя есть…

– Не уверенна. Но знаете… когда я очутилась в этом мире, я сразу знала себе цену. Я ужасно самоуверенная по жизни, даже высокомерная, и я не стыжусь этого, ведь люди вокруг идиоты, а я не должна чувствовать уколы совести за то, что я лучше. Так же я осознала, что моя сила кому-то понадобится, ведь глупо предполагать, что, появившись в этом мире, я буду распоряжаться силовыми ресурсами сама. Кто я, в конце концов? Я знала, что по мою душу будут приходить снова и снова, мне было без разницы что будет со мной, и ничего с тех пор не изменилось, кроме… кроме того, что я стёрла себе память. Я боялась только за своих родных, боялась, что выведу на них след своей дерзостью.

– Я знаю кто твои родные.

– Вот именно. Вы знаете. Я покорилась вам, я приняла своё рабство только в вашем лице. Дайте мне свободу, за мной придёт Некромант, ведь по силе только он меня превосходит, но я не буду покоряться его целям, я выберу смерть. И вряд ли это называют совестью, нет, это эгоизм. Просто разница в том, сколько погибнет людей, прежде чем я приду к тому, что и так очевидно.

– Огласи!

– Очевидно: я не вижу перспективы свободы для себя, пока идёт война, потому что, где бы я ни была, она нагонит меня или моих близких.

– Ты отказываешься от свободы?

Она сделала паузу, а потом неуверенно спросила:

– Глупо, да?

Через полминуты он подошёл к Алисе, которая увлеклась разглядыванием картины, и подал кружку с чаем, чему она была удивлена. Сам он сел на второе кресло, стоявшее напротив, и начал пить чай.

– Вы ведь намеренно повесили эту картину сюда. Почему она так важна?

– Чтобы помнить, что человек, с которым я всю жизнь борюсь – мой брат.

– Или для того, чтобы помнить, что этот монстр когда-то был человеком, так же не лишённым талантов и слабостей?

Губы Винсента вновь исказила странная улыбка. Он смотрел на догорающие бумаги в камине и медленно пил чай.

– Зачем ты постоянно меня преследуешь? – задал он вопрос девушке, которая закатила глаза и лениво потягивала чай из фарфоровой кружки.

– Совет не нашёл никого более ненужного, чем я. Все остальные вас бояться.

– Но не ты.

– Ну да, я ведь почти тоже самое и сказала…

– Ты подчиняешь мне, а не Совету. А я ничего не приказывал, поэтому можешь не выполнять их поручения.

– Я лучше с вами посижу.

– Зачем?

– Лучше сдохнуть от вашего бесконтрольного гнева, чем столкнуться с безграничной тупостью и мышиной возней ваших подчинённых. Они же лебезящие дегенераты! – она запрокинула голову на подлокотник кресла и замотала ногами.

Блэквелл расслабился и засмеялся. В эту минуту он был чуть ближе к былой человечности, что Алиса сразу почувствовала.

– У тебя совершенно отсутствует инстинкт самосохранения.

– Абсолютно!

– Ты сказала правду, но не всю, искорка, – он чуть улыбнулся ей.