Вор времени
Шрифт:
— Сото — хороший оперативник, — наконец произнес он. — Странноватый, но хороший.
— Падение отразилось даже на Мандале, — ответил Ринпо. — Юноша не знал, как следует поступать в таких случаях. Сото сказал, что тот действовал инстинктивно. Сказал, что лично ему ни разу не доводилось быть свидетелем того, чтобы человек так близко приближался к нулю. Буквально через час Сото отправил его в горы. Затем целых три дня проводил Закрытие Цветка в Гильдии Воров, куда юношу, очевидно, подбросили еще в младенческом возрасте.
— И как, церемония прошла успешно?
— Мы разрешили использовать рабочее время двух Ингибиторов. Возможно,
— Ни братьев, ни сестер. Ни любящих родителей. Только братство воров, — с печалью в голосе промолвил Лю-Цзе.
— Он тем не менее был хорошим вором.
— Не сомневаюсь. Сколько ему лет?
— Судя по всему, шестнадцать или семнадцать.
— Значит, учить уже поздно.
Старшие монахи переглянулись.
— Мы и не можем ничему научить его, — сказал наставник послушников. — Он…
Лю-Цзе предостерегающе вскинул тощую руку.
— Позволь догадаться. Он уже все знает.
— Он ведет себя так, как будто ему рассказывают то, что он уже знал, но на секунду забыл, — добавил Ринпо. — Быстро начинает скучать и злиться. Словно переносится в другое место, если хочешь знать мое мнение.
Лю-Цзе почесал грязную бороду.
— Таинственный мальчик, — пробормотал он. — Одаренный от природы.
— И мы спьяшиваем себя хотю пипи хотю пипи какапочему сейчас, почему именно в это вьемя? — встрял настоятель, покусывая ногу игрушечного яка.
— Но разве не сказано: «Для Всего есть Время и Место»? — спросил Лю-Цзе. — Как бы то ни было, о просветлейшие, вы занимаетесь обучением послушников в течение многих веков. А я всего лишь метельщик.
Он отсутствующе протянул руку и ловко поймал яка, выпавшего из неловких ручонок настоятеля.
— Лю-Цзе, — покачал головой наставник послушников, — если быть кратким, тебя мы тоже так и не смогли ничему научить. Помнишь?
— Но потом я нашел свой Путь, — ответил Лю-Цзе.
— Ты будешь учить его? — спросил настоятель. — Майчик дойжен ммм брммнайти себя.
— А разве не написано: «Увы, у меня всего одна пара рук»? — загадочно молвил Лю-Цзе.
Ринпо посмотрел на наставника послушников.
— Не знаю, — пожал плечами тот. — Лично я ни разу не встречал изречений, которые ты постоянно цитируешь.
Лю-Цзе по-прежнему с задумчивым видом, словно мысли его были заняты совсем другим, сказал:
— Это может быть только здесь и сейчас, ибо сказано: «Если уж пришло, открывай ворота настежь».
Ринпо на секунду задумался, и вдруг его осенило.
— Счастье! — с довольным видом произнес он. — Недаром говорят: счастье привалило.
Лю-Цзе печально покачал головой.
— А звук от хлопка одной ладони — это «хл», — сказал он. — Хорошо, ваше просветлейшество. Я помогу ему найти Путь. Что-нибудь еще, о просветлейшие?
Лобсанг встал, когда Лю-Цзе вернулся в приемную, но сделал это неохотно, словно стеснялся проявить к нему уважение.
— Ладно, — сказал Лю-Цзе, проходя мимо него. — Слушай правила. Во-первых, ты не будешь называть меня учителем, а я не стану обзывать тебя всякими насекомыми. Обучать тебя не входит в мои обязанности, поэтому будешь учиться сам. Ибо написано: «На фига оно мне все надо». Делай, что я говорю, и мы прекрасно поладим. Понятно?
— Что? Ты хочешь сделать меня своим учеником? — спросил Лобсанг, едва поспевая за метельщиком.
— Нет, в моем возрасте ученик мне не нужен, но ты будешь поступать так, чтобы мы с наибольшей пользой для нас обоих использовали ситуацию, понял?
— И ты научишь меня всему?
— Ну, насчет всего не знаю; например, я плохо разбираюсь в судебной минералогии. Но я научу тебя всему, что знаю и что полезно будет узнать тебе.
— И когда?
— Уже поздно…
— Завтра на рассвете?
— Нет, перед рассветом. Я тебя разбужу.
На некотором расстоянии от Академии мадам Фрукт, на Эзотерической улице, располагались клубы для настоящих джентльменов.
Было бы чересчур цинично сказать, что термин «настоящий джентльмен» просто определял «человека, способного заплатить ежегодный членский взнос в пятьсот долларов», потому что, кроме того, потенциальный член клуба должен был получить рекомендации большого числа других джентльменов, способных заплатить аналогичный взнос.
И им не слишком нравилось находиться в обществе дам. Нет, конечно, они не были джентльменами особого рода, у которых были свои, гораздо богаче обставленные клубы в другой части города, в которых, как правило, было гораздо веселее и где вообще происходило много всякого. О нет, наши джентльмены принадлежали к классу, представители которого с самого раннего возраста подвергались всяческим издевательствам со стороны разного рода дам. Их жизнями управляли няни, гувернантки, экономки, матери и жены, и примерно через четыре-пять десятилетий такой жизни средний слабохарактерный джентльмен не выдерживал и как можно вежливее удалялся в один из таких клубов, где спокойно мог подремать днем в удобном кожаном кресле, расстегнув верхнюю пуговицу на брюках [7] .
7
Одной из причин этого была клубная еда. В своем клубе джентльмен мог найти еду, к которой привык еще в школе, а в частности: пятнистого дика (в просторечии — пудинг с изюмом), джемовый роли-поли (то бишь рулет) и самое любимое блюдо всех времен — кремовую обжираловку (торт с заварным кремом). Ну а витамины — это все бабские забавы.
Самым избранным из этих клубов был клуб «Фигли-с», и отличался он вот чем — Сьюзен не пришлось даже становиться невидимой, поскольку она точно знала, что члены клуба все равно не заметят ее, а если и заметят, то не поверят в ее существование. Женщин в клуб не пускали, за исключением правила 34б, в соответствии с которым члены семьи женского пола или порядочные замужние женщины старше тридцати пусть и нехотя, но все же могли быть приглашены на чай в Зеленую гостиную от трех часов пятнадцати минут до четырех часов тридцати минут пополудни при условии обязательного присутствия одного из постоянных сотрудников клуба. Правило действовало так долго, что многие члены «Фигли-с» начали переносить его в реальную жизнь: женщинам вообще разрешалось существовать лишь в течение семидесяти пяти минут в день, а следовательно, все женщины, которые попадались им на глаза в другое время, были плодом их воображения.