Воробышек
Шрифт:
– Я не знала. Просто, по-моему, это очевидно, что должен быть путь, помимо главных ворот. Все детские дома устроены одинаково.
– Откуда тебе, домашней девочке с богатым папочкой, знать, как устроены детские дома?
– Оттуда!
– Рявкнула Женева и направилась прямиком к зданию.
Глава 25.
Мы бродили по заброшенной территории. Ева задумчиво и внимательно осматривала здание, в которое мы попали через выбитое окно. Я, впрочем, тоже
Когда-то мне довелось провести в стенах данного учреждения около года. Это были поистине темные времена как для меня, так и для всего Заречного, потому что на его территории бесследно одна за другой пропадали молодые девушки.
Это был год, когда я потерял все. Мать. Отца. Гелю. Настю.
Так странно… В детстве нам все кажется намного больше, чем есть на самом деле. Деревья – выше, лужи – глубже, поля – шире, леса – темнее. Вот и сейчас я брожу среди комнат, вспоминая, где раньше стояла моя кровать, слушаю гул шагов в длинных пустынных коридорах, наполненных хламом и пылью, смотрю сквозь мутные грязные окна на ржавую разломанную детскую площадку и все, что раньше было просторным, длинным, высоким, теперь выглядит убогим и жалким.
Воспоминания ядовитым газом просачивались сквозь поры, отравляя душу давно забытой, запертой на сто сорок замков болью. Как выжить в мире, где ты остался совершенно один? Как найти силы, чтобы справиться с горем утрат? Почему на долю одного маленького человека может выпасть столько бед разом?
Маму зарезали прямо на улице, когда она возвращалась с ночного дежурства в отделении скорой помощи. Ее просто превратили в кусок мяса. Безжизненный, грязный, холодный, присыпанный влажной осенней листвой.
Мне едва исполнилось семь. Я не понимал, что вообще вокруг происходит, впервые столкнувшись с беспощадностью смерти. Мы еще даже не успели оправиться от потери матери, как убивают отца во время дежурства. Как нам с Настей тогда сказали – один беглый зэк пытался пересечь границу. Отец в ту ночь был старшим в смене, руководил на пограничных блок-постах. Так и осталось загадкой, как зеку удалось подобраться к нему незаметно и перерезать горло.
Мы с Настей остались сиротами. Ей к тому времени уже стукнуло восемнадцать, меня же забрали в местный приют.
Приют полный озлобленных, диких волчат. Большинство из них не знало ни материнской ласки, ни отцовской заботы. Дети алкоголиков, наркоманов, преступников и просто отказники. В серых стенах детского учреждения царил закон джунглей, где все права имел сильнейший, где за свое место под солнцем приходилось бороться даже тем, у кого зубы еще только менялись с молочных на коренные.
Это было место, где царили жестокость, беспощадность и злость, тесно переплетенные с болью, обидой и безнадегой.
Застыв в темном закутке под лестницей, я провалился в казалось бы давно утраченные воспоминания.
«- Уходи, Егор. Она и тебя побьет, - светлые глаза, распахнутые от испуга,
– Нет, Геля. Я тебя не брошу, - решительно сказал в ответ тощей девчушке со смешными косичками и взял ее за руку. – Я теперь тебя всегда буду защищать!»
В тот раз здесь, под лестницей, мы впервые дали отпор Машке Картавой. Я был невероятно горд собой, чем и поделился с Настей на следующий день, когда она меня забрала на выходные.
А в понедельник я узнал, что Геля сломала руку.
И понял – там под лестницей мы выиграли битву, но не войну.
«- Настя, а мы можем Гелю с собой на выходные забирать? Она хорошая, правда. Она тебе понравится.
– Я спрошу, Егор, но ничего не обещаю. Мне ты брат, а она никто, поэтому я не уверена, что так можно. Ты и сам спроси у своей Елены Палны, ладно?
– Спрошу… Но если нельзя, я на следующие выходные не поеду домой, здесь останусь.
– Но почему?
– В прошлый раз я уехал, и Гелю было некому защитить. Машка Картавая ей руку сломала.
– Господи, так почему же она не пожаловалась заведующей?
– Потому что стукачам приходится еще хуже.»
Никто к нам Гелю так и не отпустил. Потому что отпускать было некого. Геля пропала… А вскоре пропала и Настя.
Мысленно остановил сам себя. Ворошить болезненные воспоминания не хотелось. Слишком давит на грудь тяжесть того страшного времени. Страдания, муки, сожаление, скорбь, печаль, беспомощность и гнев!
Адский коктейль.
Я научился запирать эти чувства глубоко внутри себя и не выпускать наружу. Много лет справлялся с этим. А теперь в системе моего фаервола одна за другой появляются трещины, и мучительный огонь вновь норовит выжечь дотла искалеченную душу.
Все. СТОП.
Надо найти Еву и валить отсюда.
Один за другим осматриваю коридоры, не вдаваясь больше в воспоминания. Женевы нигде нет. Сквозь покосившиеся решетки на окне вижу тонкий белый силуэт на улице у разрушенного фонтана, который не то чтобы сейчас, а вообще никогда не работал.
Выбираюсь наружу тем же путем, каким попал внутрь. Огибаю корпус здания и вижу ее.
Тонкая, полупрозрачная, почти невесомая. Ветерок треплет выбившиеся из прически пряди, они скользят по длинной шее легким перышком, вызывая мурашки. Ева сосредоточенно что-то разглядывает в своих руках, не замечая ничего вокруг. Тонкие пальцы держат какую-то грязную коробочку. Осознание приходит еще до того, как я замечаю блеснувшую на солнце золотую звезду.
– Где ты это взяла? – практически крикнул я, отчего девушка вздрогнула и машинально прижала находку к груди.