Воробышек
Шрифт:
– В смысле попросился?
– Вениамин мне рассказывал, что взял тебя из детского дома только потому, что ты сам попросился.
– Да? – искренне удивился я, - Я такого не помню.
– А что ты помнишь? Из раннего детства? Того, что провел рядом с Гусем?
– К чему эти вопросы, Ева? Вообще-то планировалось, что это ты будешь отвечать на мои.
– Я и отвечаю… Просто пытаюсь понять для себя кое-что… Так что ты знаешь о его травме?
– Во время боевых действий он получил осколочное ранение в голову, но быстро оправился. Ничего серьезного.
–
– Ева, говори как есть, не надо этих наводящих вопросов.
– Егор, помимо травмы головы, у Вениамина было осколочное ранение в пах. Честно тебе скажу, тем, что осталось в его штанах, нельзя лишить девственности.
– То есть? – это же не может быть то, о чем я подумал? Ведь, нет? – Хочешь сказать, мой отец импотент?
– Он тебе не отец, не забывай об этом. Никогда.
– Он мне отец! Он дал мне все! – отчего-то я испытал чувство глубокой обиды. Как бы там ни было, Вениамин действительно вырастил меня. Благодаря ему я не скитался по детским домам и приютам, не спился, не стал наркоманом или преступником. Я жил в чистом теплом доме, окруженный заботой. Получал хорошее образование. Да, пусть основная часть жизни прошла в кадетском корпусе за сотни километров, но я никогда не чувствовал себя сиротой. У меня был дом, куда я с радостью возвращался. Была семья.
– А почему он дал это все именно тебе? Потому что маленький Егорка попросился жить к незнакомому дяде? Или потому, что мучило чувство вины?
– Что за бред?
– Ой ли?!
– Да что ты вообще можешь знать, чтобы так говорить?
– Я знаю очень многое, Егор. И даже больше, чем ты.
– И что же, например?
Атмосфера между нами стремительно накалялась. От былой расслабленности и нежности не осталось и следа. В воздухе буквально осязалось нарастающее электричество. Еще немного – начнет искрить.
Ева собиралась с мыслями, глядя в сторону. Я пытался успокоиться, глубоко вдыхая озоновый воздух.
Мы злились, но при этом ни на миллиметр физически друг от друга не отодвинулись. Словно мы были элементами замкнутой электроцепи.
– Я знаю, что твою маму убили. И знаю, как… - первой начала Ева.
– Знаю, как убили твоего отца. Знаю, что Вениамин занял должность, предназначавшуюся ему, – откуда подобные факты известны обычной, сбежавшей из дома девчонке, если этого не знал даже я? – Знаю, при каких обстоятельствах пропала твоя сестра… И твоя подруга… А еще, Егор, я знаю, что у Вениамина есть серьезные психические проблемы…
– Кто ты такая? – торопливо перебиваю, потому что начинаю чувствовать себя несмышленым ребенком. Все она обо всех знает. Многое ей известно.
– Откуда ты вообще взялась, Ева?
Молчит.
На мой вопрос отвечать не торопится.
– Не это сейчас главное…
– Позволь мне самому решать, что сейчас для меня главное! Я спросил, кто ты такая?
– Боюсь, что не могу пока полностью удовлетворить твой интерес, Егор. Но это и в самом деле сейчас не важно.
– Ты шпион, – не спрашиваю, утверждаю. Таким тоном, что отрицать бесполезно.
Немного поколебавшись, Ева коротко согласно кивает.
– Мой отец –
А подтверждение я получаю, когда Ева утвердительно кивает.
– Я должна была пройти по этапу, чтобы понять кто, каким образом и в каком количестве. То, что я оказалась здесь, в этом доме, рядом с тобой – всего лишь случайность.
Сука, случайность…
– Все узнала и поняла?
– Девушек вывозят в цинковых гробах с каждой крупной экспортной партией. Предположительно ближайшая отправка – четырнадцатого июля в Польшу. Но это не точно. Вениамин умен и скрытен. Лишнего никогда не сболтнет. – Ева немного тушуется, глядя мне в глаза, а потом все же выдает, - Мне нужен его компьютер, Егор.
И я уже понимаю, о чем будет ее следующая просьба, но не знаю, готов ли к решению подобного вопроса.
Одно дело – позволить людям выполнять свою работу, а другое – помогать посадить за решетку одного из главных людей в своей жизни.
– Я не прошу помогать мне, Егор, - словно прочла мои мысли Ева, - Я прошу не мешать. Просто сделать вид, что ни о чем не догадываешься. В идеале, лучше куда-нибудь уехать, чтобы все предстоящие разборки не так сильно тебя зацепили.
– Бежать, как крыса… Вот это уж вряд ли, Ева.
И вновь повисло тяжелое молчание. Каждый размышлял о своем. Не знаю, что за мысли царили у сидящей на моих коленях девчонки, но я … Я ощущал себя Павликом Морозовым. Потому что не мог не признать, что в своей голове по большому счету я уже предал отца. И уже испытываю чувство вины. Хотя, если Вениамин и в самом деле замешан в работорговле, его ни в коем случае не оправдывает ни один прочий хороший поступок. В том числе мое усыновление.
– Его вина… Есть доказательства причастности? Улики? Какие-то документы или записи разговоров? – задаю прямо интересующий меня вопрос.
– Честно скажу, прямых доказательств нет. Но могут быть, если я проверю его кабинет и компьютер… Сейф… Это надо сделать срочно, Егор. Времени практически не осталось. Надо подтвердить точную дату.
Я молчал. Охватило нелепое чувство, что как только я открою рот и соглашусь с ней сотрудничать, прямо среди ясного неба возникнет шаровая молния и поразит меня в то же мгновение.
А Ева, чувствуя мои колебания, продолжала давить.
– Даже если бы это была всего одна девушка… Последняя шлюха и наркоманка… Это не важно. Человек – не товар. Но ведь это совсем не единичный случай, Егор. Там полно молодых девушек и совсем юных девочек. Девственницы всегда в цене. Чем моложе – тем лучше. Нас везли со всего округа, как скот. В вагонах, предназначенных не для людей, а для жидких грузов. Мы задыхались в темноте и духоте, будто набитые в бочку селедки. Нам приходилось справлять нужду едва ли не друг на друга и в этом же дерьме потом спать. Были станции, где мы могли привести себя в порядок. Придать товарный вид. Уже здесь, в Заречном, нас осматривал врач и давал общую оценку состояния.