Воронье наследство
Шрифт:
Гаруш за спиной издал недовольное «Каррр», хлопнул крыльями.
«Мог бы и промолчать!» – Эстелла бросила на ворона быстрый взгляд в надежде, что он заметит ее раздражение. – «Ты должен поддерживать меня, не отчитывать. А я… я должна сказать эту речь, будь она неладна».
Еще одна попытка. Каждое слово было перед глазами, будто написанное на прозрачной бумаге. Каждое слово, которое не удается прочесть. И лица гостей – цветные пятна.
– Это ни к чему, – послышался смутно знакомый мужской голос. Эстелла почувствовала, как ее подхватывают
Стало чуть легче, и Эстелла смогла различить нотки возмущения в ропоте гостей. А затем – лицо склонившегося над ней юноши. Смуглое, вытянутое, обрамленное иссиня– черными волосами. Как будто родственник Гаруша в человеческом обличии.
«Что за глупости?» – тут же отругала себя Эстелла. Выпрямила спину, как учили с малолетства. Спросила:
– Вы кто?
Юноша хмыкнул, помедлил с ответом.
– Конечно, вы тогда были совсем ребенком, – в его голосе сквозила едва скрываемая обида. – Ничего, вспомните, а пока лучше посидите.
«Может, не стоит указывать, что для меня лучше?» Эстелла нахмурилась – единственный способ выразить свое негодование так, чтобы никто не посмел осудить.
Подобрать подходящих слов она не успела, так поспешно он развернулся, прошагал к постаменту с вазами, где еще минуту назад стояла сама Эстелла. В голове отдаленным, туманным воспоминанием промелькнуло имя. Мэлоун.
– Граф и графиня Баркс не были мне родителями, – начал он. Гости в недоумении переглянулись. – По правде говоря, мы и родственниками не были…
– Так почему ты решил, что в праве сейчас говорить? – послышалось из толпы. Двоюродный дядюшка Вилтон, конечно. Щеки пылали багрянцем, наверняка уже успел заглянуть в винный погреб. Иначе помалкивал бы.
А Мэлоун, похоже, ничуть не смутился. Пожал плечами, продолжил, как ни в чем не бывало:
– Родственные узы не могут служить мерилом благодарности. Мне дали кров и заботу тогда, когда я в этом больше всего нуждался. Это самое малое, что я могу сейчас сделать взамен. Граф и графиня Баркс были примером великодушия, для всех и каждого. Трудно встретить людей более светлых…
«Ты же не знал их совсем!» – хотелось выплюнуть в лицо наглому выскочке. Не важно, что подумают остальные. Пусть решат, что она сошла с ума, как бабушка Клодетт, не важно.
– …И теперь, когда роковая случайность, всего-то попавший под колесо повозки камешек, отнял их…
Лишь бы только перестал говорить так, будто они и вправду были ему близкими. Говорить о каких-то других, совсем чужих ей людях. Не были!
А все слушали и кивали. Даже Гаруш, уж он-то должен был видеть. Вместо этого только уставился на самозванца, не мигая. Лучше бы клюнул его хорошенько.
Угораздило же такой глупой птице стать покровителем их рода!
– Благодарю, Мэлоун, – Эстелла и сама не заметила, как поднялась и прервала поток продолжающейся лести. Не смогла больше выносить то, как у нее пытаются отнять самое дорогое, что еще осталось. Присвоить себе память
Конечно, не были, и нечего им здесь делать. Никому из них!
Десятки пар глаз уставились на нее в недоумении. Ком в горле помешал продолжить сразу же, и с каждым мгновением прервать молчание становилось все сложнее. Столько лет ее учили говорить, что полагается, даже думать, что полагается, а теперь…
– А теперь пришло время отдать графу и графине последние почести, – наконец смогла произнести Эстелла. Опустившись на колени, положила руки на вазы с прахом. Закрыла глаза. Ладони отчетливо ощутили каждый изъян, каждую щербинку на кажущейся ровной поверхности. Хотелось представить лица родителей, в последний раз, но вместо них перед глазами были эти треклятые белоснежные лилии.
Все это неправильно. Совсем неправильно, и никто, кроме самой Эстеллы об этом не догадывался. На почетном месте сейчас должны были стоять три, а вовсе не две вазы.
Но хуже другое: ни слезинки в глазах, как Эстелла ни пыталась соблюсти приличия. Посчитают ее черствой и будут обсуждать за спиной? Или решат, что бедняжка уже все выплакала? Не важно.
Эстелла поднялась и быстрым шагом направилась к выходу. Бросила на ходу:
– Теперь ваша очередь прощаться.
В ушах отдавался цокот каблуков по мраморному полу коридора, отчего-то сейчас бесконечно длинного. И еще чьи-то шаги. Не столь поспешные, но держались рядом. Эстелла притормозила. Обернуться не решилась: поняла вдруг, что если снова заметит направленные на нее сочувствующие и насквозь лживые взгляды, то уже не сможет сдерживаться – побежит со всех ног подальше от них.
Может, так было бы лучше?
И эти шаги за спиной, почему они никак не стихнут?
– Вы неплохо держались, графиня, – снова голос того наглого выскочки. Конечно, кто бы еще посмел ее преследовать?
Эстелла остановилась у приоткрытого окна, вдохнула свежий воздух. Бархатная портьера мгновенно окутала ароматом лаванды, который так любила мама, и от которого стало дурно. Пришлось сделать шаг в сторону.
– Думала, останетесь утешать горюющих, Мэлоун, – оказывается, силы язвить еще остались. Пожалуй, только на это и остались. – Или предоставили это Гарушу?
Произнесла, и тут же поморщилась. Дурной, дурной ворон. Неужели обязательно проявлять характер именно сейчас, когда больше всего нужна его поддержка? Впрочем, пока были проблемы поважнее. С растерянным видом взъерошивший волосы на макушке Мэлоун, например.
– Настолько не понравилось, что я говорил?
– Было слишком приторно, – Эстелла картинно скривилась, на что Мэлоун пожал плечами.
– Просто помочь пытался.
Хотелось бы верить. Правда, хотелось, только Эстелла давно и крепко усвоила: на слова нельзя полагаться. Никогда и ни за что.