Воронье
Шрифт:
— О'кей. Я понял тебя. Слушай, я знаю, как это тяжело. То, что ты делаешь, это одинокая гребаная охота, и я просто восхищен, как здорово ты с ней справляешься. Но ты должен знать — я с тобой. Понимаешь? Я с тобой каждую секунду. Все, что нам нужно, — разобраться с этим делом; потом мы положим деньги в банк и отвалим, и все остальное будет чистой игрой, понял? Ты знаешь, чего я хочу? Я хочу уехать на Тринидад, как мы собирались, и, когда окажемся там, я открою больницу для бедных. Хорошо? Или сиротский приют, или что-то в этом роде. Мне этого хочется. Просто нести с собой эту долбаную любовь, где бы мы ни оказались. И пить ром «Куба либре», и иметь большой плавательный бассейн,
— Догадываюсь.
— Я сказал тебе, что ты мне нужен, и ты оказался здесь. И все, что произошло потом, обязано только твоей храбрости. И я не забуду этого. Ты слышишь меня?
— Ага.
— Теперь ты в порядке?
— Ну да.
— Конец уже близок.
Когда он вернулся в дом, Ромео описал по городу еще один круг против часовой стрелки. По 17-й до Клио. Затем выехал на Белл-Пойнт, к Шелби и Мириам. Затем на запад по Чапел-Кроссинг до Алтамы-авеню, к Ванессе и Герберту…
«Может, Шон и прав, — подумал Ромео. — Может, у нас в самом деле все отлично».
«Я сказал тебе, что ты мне нужен, и ты оказался здесь».
В пятом классе, в Огайо, Ромео услышал, что ребята собираются под Вандермаркским мостом. Каждый из них швейцарским военным ножом вырезал себе на груди букву П. Они втерли порох в кровоточащие раны, чтобы эти отметки никогда не поблекли. Никто не знал, что означает это П. Он не был знаком ни с кем из этих ребят. Он просто знал, что хочет вступить в этот клуб.
Все школьные годы он был одержим этой мыслью. И в классе, и дома, сидя у телевизора, лежа в постели. «Я войду в этот клуб, и моя никчемная жизнь обретет высокий смысл. Я буду П. Что бы это ни значило. У меня будет эта отметка. У меня будут кровные братья, которые умрут за меня, а я буду счастлив умереть за них. Господи!»
Как-то днем он шел по Харди-стрит, направляясь домой из школы, и увидел лидера этого клуба, который в одиночестве шел ему навстречу. Ромео собрался с силами и храбро остановил его:
— Шон?
Тот посмотрел на него:
— Ну? — Он не имел представления, кто такой Ромео. — Что?
Эта встреча состоялась перед магазином Венди (в то время он располагался на углу улиц Харди и Пайн). Стоял октябрь, и ветер гонял желтые и коричневые листья.
«Скажи это», — подумал Ромео. Но не смог.
— Ничего.
Шон двинулся дальше.
— Подожди. Я хочу вступить… Могу я вступить в ваш клуб?
Шон повернулся:
— Что за клуб? Кто ты такой?
— В ваш клуб. Я пригожусь.
— Нет никакого клуба, — отрезал Шон. И добавил: — А если бы даже и был такой клуб, зачем ты нам нужен?
Ромео не нашел что ответить. В его голове не было ничего, кроме мольбы — только бы не расплакаться, пока Шон Макбрайд смотрит на него. Все остальное улетело вместе с хороводом листьев.
И Шон ушел.
Но через неделю или около того, когда Ромео возвращался из школы по Адамс-стрит, он увидел, что Шон Макбрайд ждет его.
— Скажи мне вот что. Допустим, был бытакой клуб. Что ты готов сделать, чтобы войти в него?
— Все, что угодно.
— Все, что угодно? Но почему? Откуда такое желание вступить в этот клуб?
— Не знаю, — признался Ромео.
— Вот оно как, мать твою, — сказал он. И ушел.
Но на следующий день, когда Ромео поднимался по Адамс-стрит, его ждал Шон в компании других ребят. Они подозвали Ромео. Он был испуган, но подошел:
— Идем с нами, — сказали они.
Они отвели его вниз, под Вандермаркский мост. На посвящение.
Обряд посвящения был таков. Ты должен был оставить свое дерьмо на куске картона и затем размазать его по лицу, как военную раскраску. Затем прыгнуть в реку и оставаться под водой не менее тридцати секунд. И тогда можешь считать себя членом клуба.
Ромео все это выполнил. Он размазал по лицу свой кал, прыгнул в ледяную воду, провел в ней не менее полуминуты и вынырнул, задыхаясь. Из ребят никого не было на месте. Его одежду они кинули в воду. Он подплыл к ней, преодолев течение, вытащил ее на берег, выкрутил и натянул на себя. Он замерз и тяжело дышал. Но он догадывался, что ребята прячутся где-то поблизости, подглядывая за ним и, взбираясь на мост, сдерживал слезы.
На следующий день в школе никто не называл его: «Эй, ты, как тебя там». Вместо этого все называли его «Морда в дерьме». Впрочем, Шон никогда не называл его так — он вообще не замечал его присутствия.
Следующие несколько месяцев Ромео обдумывал, как бы покончить с собой.
Но он никогда не плакал на людях, никогда не жаловался, ни на кого не настучал и терпел свое прозвище, пока в один декабрьский день к нему не пришел Шон.
В комнату Ромео вошла мать и сказала:
— Тут к тебе пришел приятель, — и он появился на пороге. Словно ударила молния и осталась на месте, потрескивая и искрясь.
Мама стала хлопотать вокруг Шона, предлагая пирожные и лимонад, а Ромео сидел, оцепенев. Но наконец она ушла, и Шон сказал ему:
— Слушай, мне очень жаль, что там, под мостом, я вел себя как последняя жопа. Все то дерьмо, что мы сделали, — это была не моя идея.
Ромео пожал плечами:
— Все хорошо.
— Ты проявил себя отличным солдатом.
Ромео постарался не выдать никаких эмоций.
— Мне нужна твоя помощь, — тогда сказал Шон. — Ты поможешь мне?
Дело было в том, что в клубе произошел некоего рода дворцовый переворот. Шон был смещен со своего поста лидера. Ромео пообещал помочь всем, чем только может. Он составил компанию Шону в Холлоу-парк, и они больше часа сидели в кустах форзиции, дожидаясь появления лидера мятежников. Когда тот наконец появился, они напали на него из засады. Сначала Шон пошел поговорить с ним, и, пока он вел разговор, Ромео подошел незамеченным, прыгнул на него и стал месить кулаками. Парень был куда крупнее его, но Ромео дрался, как раненый барсук. Шон схватил противника и держал его, а Ромео был просто вне себя от ярости. Он лягал его ногами, выкрикивал проклятия и махал кулаками, как ветряная мельница, — пока парень наконец не заплакал, обливаясь кровью, и не попросил прощения, но Ромео не мог остановиться, пока Шон не оттащил его.
— Иисусе, Ромео, — сказал он. — Да ты прямо с ума сошел, мать твою! Ты меня пугаешь. — Затем он сказал тому парню, у которого теперь вся рожа была в дерьме: — Вставай на колени и проси у меня прощения, а то этот Ромео убьет тебя тут же на месте.
Тот сделал что ему было сказано. Так был положен конец перевороту. Шон вновь обрел свою власть. И компания вернулась под его руку.
А Ромео — в знак признания его ценной службы — получил полноправное членство. На этот раз обряд посвящения был самым настоящим. В присутствии всех членов — включая и покрытую синяками жертву — он вырезал на груди букву П. Тайное название клуба было «Преданные», как объяснили ему, напомнив, что он будет убит, если когда-нибудь проболтается. После появления буквы грудь Ромео была обагрена кровью, и ему пришлось втирать порох в рану, отчего жгло, точно прижали раскаленным железом, и боль была просто невыносимой — но отныне и навеки это был лучший час в его жизни.