Воронье
Шрифт:
— То есть я мог зайти в церковь и встретить тебя там?
— Могли.
— Ты сказал, что церковь тепло встречает незнакомцев?
— О да. У нас там кризисный центр. Для любого, кто оказывается в беде. Я служил там волонтером. Я думаю, что мог встретить вас там…
— Что за кризисный центр?
— Вы же понимаете… А что, если у вас суицидальное настроение? Или вам надо встретиться с кем-то и поговорить, вы в депрессии, наркотики и все такое. Любая беда, о которой вам надо поговорить…
— И ты просто приходишь?
— Большинство звонит.
— Но можно просто взять и войти?
— Можно.
— И сколько людей
— Большей частью один человек. Или они принимают звонок и переключают на ваш телефон. Но я бывал там по воскресеньям и понедельникам.
У Шона загорелись глаза.
— Значит, вот так! — сказал он.
Он протянул свою чашку и попросил еще кофе. Тара налила ему. Он продолжал сидеть, держа чашку у губ, но не пил. Он забыл об этом. Он был погружен в размышления, и по губам его бродила легкая улыбка. Тара могла предположить, какая история развертывается у него перед глазами — встреча двух незнакомцев, заблудшего ягненка и доброго пастыря. Он начал смеяться, и отец, должно быть, подумал, что он смеется над идеей христианского центра, потому что сказал:
— Нет, мы в самом деле помогаем людям, в самом деле.
— О господи, — сказал Шон. — Я знаю,что вы это делаете. Я знаю, что вы спасаете души, потому что спасли мою.
Баррис, старый городской коп, зашел в кафе к Труди и сейчас стоял в очереди к кассе. Роуз Пэтчли стояла сразу за ним, и у них завязался разговор о том о сем. Она спросила, что он думает о джекпоте, а он ответил, что не знает, о чем она ведет речь.
Она удивилась:
— Ты шутишь? Ты не слышал? Ботрайты выиграли джекпот «Макс-Миллион».
Долгая неловкая пауза. Наконец он спросил ее:
— О каких Ботрайтах мы говорим?
— О Митче и Пэтси.
— Ты шутишь?
— Ага.
— Сколько они выиграли?
— Триста миллионов. Около того.
— Ты меня разыгрываешь.
— Ну как же.
— Роуз, так ты разыгрываешь меня?
— Это правда, Баррис. Ну, я имею в виду только слухи. Но я верю в них.
У Роуз была демоническая белая прядка в волосах и ногти как у вуду, длиной полтора дюйма, и она знала все обо всех. Не с помощью колдовства вуду, а потому, что работала диспетчером в полиции Брунсвика. И если она выдавала слух, то, скорее всего, он соответствовал истине.
Ошеломленный Баррис смог только сказать:
— Ух ты, — и затем попытался выдавить улыбку. Медленно выдохнул: — Это в самом деле потрясающе.
Он расплатился, сгреб сдачу и вышел на улицу, залитую слепящим светом. Жар, который шел от асфальта, был такой силы, что казалось, мог приподнять шляпу. По пути к машине он миновал начальника полиции города, который направлялся к Труди в компании двух городских уполномоченных. Шеф был молодым человеком с густой шевелюрой и высоким уровнем самоуважения. Он еле заметно кивнул Баррису и что-то пробормотал своим спутникам. Его слова вызвали у них бурное веселье. Баррис не слышал их, но, скорее всего, шеф сказал: «Вот идет Деппити Даг» или что-то в этом роде. Почему он называет его Деппити Дагом? Баррис толком не знал этого. Это прозвище он получил, возможно, благодаря годам его верной сыскной службы. Или рисунку его челюсти. Или просто потому, что шеф был патентованным идиотом.
Баррис кивнул в ответ шефу.
Держать плечи как полагается, не сутулиться. Он добрался до машины и тронулся с места. Показать им, что он знает
ТАРЕ пришлось взять Шона в гости к Нелл. Он настаивал на этом визите. Она просила его не заставлять ее делать этого.
— Я не могу врать Нелл. Она сразу поймет: что-то не то. Пожалуйста, — сказала она.
Но он не хотел слушать.
— Рано или поздно я должен встретиться с ней, — отрезал он. — Почему не сейчас?
Он сунул пистолет в кобуру, прикрепил ее сзади к поясу и накинул сверху куртку, после чего они вдвоем вышли из дома и двинулись по Норвич-стрит, которая очень им нравилась. Шон просил ее не торопиться, чтобы он мог рассмотреть окружение: приземистые старенькие кабачки, магазины и старики, которые, сидя под дубом, играли в домино. Когда они вошли в Старый город, вокруг стали преобладать не мексиканцы, а черные; тут были магазины запчастей, «Кулинария Марвина» и фасады церквей. Он стал читать вслух их названия: «Институт Библии», «Церковь Христа Последних дней».
— Иисусе, — сказал он и рассмеялся. — Ну до чего забавный городок.
Она не засмеялась в ответ. Она просто вела машину.
— Тара, — сказал он, — тебя что-то беспокоит?
— Да.
— Не стоит.
— Я знаю, что все расскажу.
— Нет, ты этого не сделаешь. В таком случае я убью тебя прямо у нее на глазах. Я не шучу. И ей будет невыносимо тяжело смотреть, как ты умираешь. Верно? Куда лучше, чтобы она вообще не существовала. Ты понимаешь, что я тебе говорю. Ты должна обмануть ее. Ты должна!
ШОН долго смотрел на нее. Затем отвернулся и, снова рассматривая окрестности, стал думать: «Что я должен сделать, чтобы не дать разгореться пожару? В этом горне бушует черное пламя. Не бойся, если оно охватит тебя. Будь готов вынести страдания или бесконечный страх — как бы его ни называть. Будь готов использовать Ромео. Страх, построенный на дисциплине, становится глубочайшей любовью, и я уже люблю этих людей, но, если я не буду держать их на уровне высочайших стандартов, жизнь любого и каждого превратится в дерьмо. Для всех и каждого. Так что здесь все лежит на моих плечах».
РОМЕО проснулся от звука машины, подъезжающей к трейлеру. О господи, подумал он, что это, никак ее бойфренд? Он подошел к окну. На дорожке стоял фургон, из которого вылезал черный мужчина в белой униформе. Не похоже, чтобы это был бойфренд. Вроде у него тут какое-то дело.
Ромео потряс Винетту за плечо:
— Кто-то приехал.
Она издала горловой звук и повернулась на бок.
Ромео натянул джинсы. В окно он увидел, как мужчина опустил рампу сбоку фургона и выкатил по ней инвалидное кресло. В нем сидел ребенок: худенький и безволосый; укутанный с головы до ног, он имел вид туберкулезника.