Воронье
Шрифт:
— Примерно.
— И Митч больше не будет таскать принтер по всему графству?
Тара помотала головой.
— И ты сможешь получить свою степень?
— Если захочу. Может, я просто куплю свой колледж.
— И я буду выступать, как королева Мария Румынская.
— Ты и так выступаешь, как она, дорогая бабушка.
Они так неудержимо расхохотались, что Нелл пролила свое вино, а кошки испуганно расползлись по углам комнаты.
Нелл взяла бутылку, чтобы долить их стаканы, но та оказалась пуста.
— Черт побери, мы должны отметить это событие. У меня есть каберне.
— Я
— Нет, ты останешься. И поднимешь бокал со старой Нелл. Я позвоню Вилли; он отвезет тебя домой.
Она открыла бутылку каберне.
Нелл могла быть властной. Могла быть раздражительной и мрачной. Вкусы у нее были самые разнообразные: она в равной мере любила и оперу по субботам, и свою поющую рыбу из магазинчика «Все за доллар». Когда она была замужем, у нее было несколько любовных историй; она слишком много пила; дом у нее был не прибран и благоухал кошачьей мочой. Она могла холодно относиться к тем, кого любила. Порой она бывала неприветлива и к Таре. Но в глазах Тары она была само совершенство, со сверхъестественной мудростью и проницательностью. И Тара наглядно убедилась в этом, когда Нелл, подняв свой стакан, предложила не тост, а задала короткий вопрос:
— Ты боишься, дорогая?
— Боюсь? Чего именно?
— Ты не боишься всех этих денег?
— Ох… А я должна, верно?
— Не знаю. Но все говорят, что внезапно свалившееся богатство может разрушить твою жизнь.
— Так ты боишься,Нелл?
— Нет, мэм.
— Значит, я тоже ничего не боюсь.
— Мы должны все отрицать.
— Я так и думаю, — засмеялась Тара.
— Я думаю, что это великолепно— быть королевой Марией Румынской! Давай выпьем за опровержение. Давай выпьем за Румынию. Давай купимРумынию! О, святые жулики!
РОМЕО проснулся в комнате мотеля. Шон, приникнув к экрану, продолжал сидеть за маленьким столом, и его спина была залита потом. Ромео заметил, что тот рассматривает изображение какой-то девушки. О порнографии тут не было и речи; девушка даже не была обнаженной. Но он смотрел на нее так, словно она голая.
Ромео встал и побрел в ванную.
— Ты проснулся? — спросил Шон, не поворачиваясь.
— Вроде да.
Он все еще не мог выбраться из своих снов и с трудом сохранял равновесие. Чтобы отлить, он предпочел сесть.
— Ты знаешь, — сказал Шон, — меня просто пугает твоя способность дрыхнуть.
На мутном, в «морозных» узорах стекле ванной сидел самый большой таракан из всех, которых Ромео приходилось видеть. Он даже не пытался бежать. Просто сидел, шевеля усами.
Ромео вернулся в комнату.
— Знаешь, тут как в печке. Ты не против, если я включу кондиционер?
— Он слишком шумный. Я не смогу сосредоточиться. Подожди, пока я кончу.
— Что кончишь?
— Менять наши жизни.
Ромео натянул брюки и мокасины. Выйдя, он направился к «соколу», открыл грузовое отделение и вытащил свой рюкзак, в котором лежала свежая безрукавка. Он поставил его прямо на асфальт стоянки, от которого шел такой жар, что казалось, будто 17-я трасса плывет в
Он пошел искать автомат с содовой и нашел его под бетонной лестницей. Едва он засунул в него квотер, появилась какая-то девушка. Ей был нужен лед. Если не считать ее костистых надбровий, ее можно было бы назвать хорошенькой. На ней была майка с изображением Иисуса на кресте. Наполнив свое ведерко, она мимолетно улыбнулась ему, и он удивился, убедившись, что она не опасается его.
— Эй, — сказал он, — ты чувствуешь этот запах?
Девушка принюхалась.
— Это жасмин.
— Нет, имею в виду не цветок, а какой-то другой запах. Он словно… я не знаю толком, но словно что-то гниет или дымится.
— Ага. — Она снова потянула носом. — Да нет, ничего не чувствую. Может, пульпа с мельницы.
— А мне кажется, что тут какая-то массовая могила или что-то в этом роде.
— Наверно, я ничего не чувствую потому, что слишком долго пробыла здесь.
— Как долго?
— Четыре месяца.
— А что написано у вас под крестом?
— Церковь Христа Торжествующего.
— И вы в нее ходите?
— Это не та церковь, которую посещают. Это миссионерская церковь. Из Миссури. Я миссионер.
— Вы должны обратить меня.
— То есть засвидетельствовать о вас.
— Да, но с самыми лучшими намерениями.
Хотя она даже не попыталась. Они поболтали, но не об Иисусе. Он спросил ее о Миссури, и она рассказала, как там уныло. Затем он рассказал ей, как было скучно в Пикуа, Огайо. Она призналась, что в Брунсвике тоже скучно, но не очень, потому что поблизости есть пляж, хотя она не часто там бывает. Рассказывая, она прислонилась к автомату и стала сосать кусок льда, что показалось ему весьма сексуальным занятием. Она сказала, что ее зовут Тесс, и пригласила к себе в комнату, чтобы познакомить с подругой, которая живет с ней.
Он принял ее приглашение. Встретился с ее соседкой Меган, и они втроем стали смотреть повтор «Девочек Гилмора».
У девушек была коробка с листовками, в которых рассказывалось, что мир доживает последние дни и все такое. Он взял одну и попытался прочесть, но все это было настолько мрачно, что он испугался, как бы девушки не начали его просвещать. Он сунул листовку в карман, чтобы прочитать попозже.
Затем он сказал:
— Насколько я понимаю, девушки, вы не пьете?
— Мы можем себе позволить, — призналась Тесс, — если не свидетельствуем.
— Что ж, значит, займетесь мной как-нибудь в другое время, — предложил Ромео.
Они засмеялись. Им было весело. Он спросил, есть ли у них приятели, и они покатились со смеху.
— Почему вы смеетесь?
— У Тесс был бойфренд, но он ее кинул. Он вообще был полной задницей.
— Арройо, — сказала Тесс. — Ты знал его?
Ромео пожал плечами:
— Я тут вообще никого не знаю.
— О, это здорово.
— Знаешь, чем он занимается? — сказала Меган. — Подтягиванием тела. У него на Семнадцатой есть магазинчик спортивных принадлежностей, а за ним такой спортзал. Он подвешивает тебя на крюках и поднимает в воздух.