Воронежские страдания
Шрифт:
Александра Борисовича просто распирало от злости. Но он сдержанно улыбался, и, как сообразил потом, именно это и «заводило» генерала.
– А почему?.. А почему, позвольте спросить, – его голос почти зазвенел от ярости, – вы все время придаете уничижительный оттенок званию «генерал»? Это как прикажете понимать?!
«О-о-о! Так вон оно в чем дело!.. Непочтением пахнет!.. Да, диагноз недвусмысленный. Действительно, тяжелый провинциальный случай. Тут уж врачи не помогут...»
– Не знаю, что конкретно вы имеете в виду, – небрежно перебил его Турецкий, видя, что дискуссию пора сворачивать, и поднимаясь из кресла. – Но уверяю вас, что в отношении меня вы сильно ошибаетесь, как раз мне-то и не пристало ерничать над этим высоким званием,
Александр Борисович вынул из верхнего кармана пиджака свое удостоверение, привычно ловко раскрыл его и резко вытянул руку в сторону, в направлении «милиционера». Как Штирлиц в известном фильме. Секунду подержал, разрешая тому взглянуть на свою цветную фотографию, где он – в парадном генеральском кителе, а затем щелчком захлопнул корочки и отправил обратно в карман.
– Господин губернатор, – сказал он, так и не повернув головы к «милиционеру», – все, что я должен был передать вам, я передал. И напоследок буквально два слова. Если в том общежитии ничего трагического не произойдет, можете поверить, я буду только рад. Но если?.. – вот тут Турецкий кинул холодный взгляд на «милиционера» и снова повернулся к губернатору: – Тогда выводы – за вами. И еще я очень надеюсь, что ваша доблестная милиция сможет обеспечить безопасность пока хотя бы одного подозреваемого, который является к тому же и важным свидетелем и содержится в камере следственного изолятора. Не заявит, скажем, завтра, смущенно отводя при этом глазки, что она, как всегда, не успела предотвратить попытку суицида... Но мы-то ведь давно знаем, как это делается. Да еще, чтоб никаких концов не оставалось... А засим позвольте откланяться. Имею честь, господа.
Губернатор демонстративно поднялся, подошел и пожал ему руку, кивнув ободряюще. Эфэсбэшник лишь приподнял ладонь над столом и, как когда-то Брежнев, слабо покачал ею, но, видно, не сдержался и все-таки подмигнул с ухмылкой вдогонку. Начальник ГУВД сидел красный, уставясь в стол.
«Ну вот, и нажил ты себе очередного врага, – подумал Александр Борисович. – Ох, умеешь ты это делать, Турецкий, а зачем?.. Но ведь и без конца спускать всяким... тоже нельзя, – попытался запоздало утешиться он. – За что ж себя тогда уважать?»...
Вечер оказался длинным.
Капитан Егоров, который – участковый, молодец, постарался быстро, отыскал на вокзале бывшего медбрата и доставил его к себе, в опорный пункт. И туда же немедленно выехал Петя Щеткин. Он давно уже уехал, узнал Турецкий, и, значит, должен был возвратиться с минуты на минуту.
А Плетнев, закончив работу со студентами, вписал в протоколы их свидетельских показаний то немногое, о чем они знали, материалы привез, а сам вместе с местными операми отправился в «Золотую рыбку», имея перед собой те краткие данные на интересующих следствие молодых людей, которые Турецкий смог выжать из Быка. Ну и клички, само собой.
Если такая возможность представится, в чем Александр Борисович был не очень уверен, то задерживать парней в черных «косухах» оперативники решили на выходе из бара, а внутри шума не устраивать. Там все-таки и много посторонних бывает, непричастных, как говорится, опять же – студенты. А среди них преступников искать не приходится.
Мужики вошли в бар, осмотрелись – прилично. Чисто, главное. И обритый наголо молодой бармен, вероятно, тот самый, что выдавал, кому следовало, бесплатное пиво, с независимым видом распоряжался официантками, разносившими по залу спиртное, закуски и пивные бокалы. Сидела в основном молодежь. Вопреки предположению сыщика, что здесь должен был оказаться своего рода питомник для скинхедов, таковых на самом деле не было, ни одной черной куртки. Значит, прав был Турецкий, который сказал, что им всем тут наверняка будет дан отбой. Временный, конечно, пока шум не затихнет.
А разговаривать на эту тему с барменом было вдвойне бессмысленно. Это значило бы спугнуть их, объявив, что вот, мол, и до вас добрались. Но предъявить бармену нечего, кроме того, то он отпускал кому-то пиво бесплатно. А он станет отрицать. Или скажет, что да, отпускал, но тем, кто ему помогает ящики с пивом разгружать. А может вообще послать интересующегося к такой-то матери. Имеет право не отвечать на вопросы, но если тебе нужно, вызывай повесткой в прокуратуру, а тогда и спрашивай. Словом, и тут пустой номер.
Потолкался Антон, выпил кружку действительно хорошего пива и, оставив оперов дежурить дальше – на всякий случай, отправился назад, в прокуратуру. Туда же вскоре подгреб и Петр, и вот что привез.
Этот Боря Свиридов – он, кажется, сам с трудом вспомнил свое имя, поскольку не пользовался им больше десятка лет, – когда-то служил в городской клинической анатомичке, после окончания медицинского училища. И все свои основные житейские навыки и привычки усвоил там. Петя в разговоре с ним решил не трогать философские аспекты бытия и вечности, которые именно в данном заведении переплетаются наиболее тесно, а сразу перешел к ночному случаю в парке.
Бомж, считал Боря, ничего в жизни не боится, кроме посягательств на свою личную свободу. И поэтому, прежде чем начать отвечать на вопросы сыщика, долго и мучительно прикидывал, насколько его случайные знания могли бы оказаться опасными для него в этом отношении. Пете пришлось поклясться, что никакой опасности нет и не предвидится. И все равно сомнения остались.
Фактически же информация Бори свелась к тому, что он вместе с приятелем Дуркой... Странное имя? А он – такой, объяснил Свиридов. Короче, они с этим Дуркой случайно услышали шум драки, потому что там громко матерились. А когда высунулись из-за гаража, то увидели силуэты четверых мужиков, которые «метелили» длинного, а потом завалили его и сразу разбежались. Или те услышали, как Дурка вскрикнул, и испугались, что свидетель появился. А Дурка, он ничего в жизни не смыслит, избили его однажды, вот он с тех пор даже вида драки не переносит: кричит, валится, пена – все симптомы приступа эпилепсии. Навалился на него Боря, чтоб не привлечь нечаянно внимания тех, замочат же, как два пальца... А когда осторожный Боря все-таки решился и подобрался поближе к лежащему человеку, то увидел, что тот был черный, ну то есть как негр. Почему решил, что негр? Так ведь одна рубашка на нем была белая и рукава белые торчали, а все остальное – черное. И лежал он, скорчившись, и дергался еще.
Боря, как человек бывалый, сразу сообразил, что трупака – а было понятно, что тот уже отходил, – менты обязательно повесят на него. Кто для них бомж? Да никто. Сами труп ограбят, а укажут на него. Вот он и сделал ноги. Побежал-то к сторожке, чтоб Никитычу сказать, в ту ночь он дежурил. Только сторожа на месте не оказалось, а дверь за собой он не закрыл. Вот Боря и воспользовался. Набрал «ноль-два», сказал про черного, а дальше-то смелости и не хватило. Но все равно, потом встретили капитана Егорова – они его уважительно Егорычем звали, – а тот мужик справедливый, лишнего не повесит. Он спросил, они и рассказали. То есть говорил-то Боря, а Дурка – тот кивал. Вот и все, как на духу. И по карманам того черного не шарили. Ну это стало бы и так известно...
Записал Петр показания, а Боря подтвердил собственным корявым автографом.
Из всего сказанного Антон сделал только один, полезный для себя вывод: он не ошибся в одном – нападавших оказалось действительно четверо. Вот и вся радость. Один – сидит, трое – на воле: Влад, Колун и Нос. Если клички связаны с портретным сходством, двое должны напоминать монстров, у одного из которых еще и синяк во всю правую сторону физиономии. Чем не особая примета?..
Турецкий думал о своем. Разговор с губернатором и его «приспешниками» свидетельствовал о том, что в их команде согласия нет. И как обоими силовиками руководит губернатор, одному богу известно. А может, это и есть тот самый, известный метод сдерживаний и противовесов? В смысле, разделяй и властвуй...