Вороново Крыло
Шрифт:
– Что, лейтенант, не спится? Он подошел неслышно как приведение, но он не испугал меня – разве может одно приведение испугаться другого.
– Я разбудил вас, господин генерал? Он отрицательно покачал головой:
– Пить захотелось. А когда поднялся, увидел, что дверь открыта… Почему не спишь? И я решил рассказать ему все. Абсолютно все… К моему удивлению, генерал к рассказанному отнесся серьезно. Серьезно, но спокойно.
– Ей плохо… Но тебе не стоит так переживать, а тем более делать глупости – женщину не так просто сломить… Гораздо сложней, чем мужчину. Вообще женщины если не сильнее, то выносливей нас… Если ты хочешь ее спасти
– спасай, но только когда решишь, что ты в силах сделать это. Иначе ты погубишь себя, а значит и ее… К тому времени я понял, что Рейтер знал о женщинах все. Что с того, что в его жизни была только одна женщина – она была для него половиной мира. Он знал ее разной – он знал ее по разному… Одна из многих тысяч, но тысячи сливались в одной.
– Пошли в корабль, заболеешь ведь… – генерал развернулся и пошел к двери. Я последовал за ним.
Однажды во время обеда, генерал спросил меня, что я собираюсь делать, когда уйду с корабля.
– Воевать, – совершенно честно ответил я.
– Война закончилась…
– Меня об этом не известили… Эта была старая шутка, популярная в кругах близких к генштабу: «Если вы освободили территорию от врага, не забудьте оповестить его об этом «. Не знаю, знал ли Рейтер эту шутку, но улыбаться он не стал.
– Война закончилась, – повторил генерал чуть настойчивей.
– Это была не последняя война…
– Посмотри, – Рейтер подошел к щели в броне, – здесь нет войны. И никому от этого хуже не становится. Мир успокоился, люди сеют хлеб, не боясь налетов кавалерии. Они любят друг друга, рожают детей наконец. А ты хочешь опять воскресить голод, разруху, сирот – что там еще несет война? Не проще ли оставить все как есть?
– И остаться изгоем.
– Да какая разница. Они выиграли, но любое прекращение войны – это благо. Мне вспомнилась тюрьма, из которой выбрался, вспомнил застывшее лицо Шееля в свете магического солнца, ЕЕ лицо. Я подошел и стал рядом с Рейтером – свет ложился на его лицо полосой.
– Это только сегодня. Ты видишь детей – но они смотрят в глаза новой войне. Ты видишь мир, но за ним куются новые солдаты. Пленных ломают, превращая в шпионов. Война была, война будет – стало быть война есть. Ни на секунду на этой земле не прекращалась война ибо все дороги этого мира сложены в кольцо. Моя война не закончена.
– Ну что ж… – бросил генерал, – я хотел предотвратить хоть одну войну, но кажется не судьба… Он отошел вглубь в комнаты и продолжил уже спокойно, с какой-то обреченностью6
– Ты знаешь – я всегда старался перечить пророчествам, предпочитая быть роком этого мира. Но вот ведь – чтобы мы не делали, этот мир катится как сам того хочет. Верим ли мы в пророчества или нет – ничего это не меняет – все течет как течет. И быть по сему… Пошли, кой чего покажу…
От нечего делать, по книгам своей матери генерал соорудил магический приемник и коротал за ним зимние вечера. Ни с кем не связывался, в чужие разговоры не встревал, а просто сидел да слушал. Реляции о викториях великих, доклады о ретирадах, доносы злые да слухи неуверенные – все это он знал. Из потока сообщений Рейтер построил картину того, что в мире происходило. В одной из комнат подземных галерей была комната, где под стеклом была выложена большая географическая карта. Карта с обозначением рек, гор, городами, но без границ. Границы Рейтер наносил сам, выкладывая их цветными кубиками. На картах стояли оловянные солдатики – могло показаться, что какой-то ребенок играл в войну и не сложил игрушки. Но здесь не дети играли в войну…
– Каждый солдатик – это батальон… Хоругвь, если тебе удобней. – Пояснял мне генерал, – Положение тех, кто на дороге, дано с точностью шестичасового форсированного марша. Раньше я еще наклеивал имена командиров, но знакомых имен уже почти не стало… Мы гуляли по карте будто великаны в сказочной стране, перешагивая через реки и горные кряжи.
– Здесь, – он показал на устье Курух, – собирается армейская группировка, но еще нельзя сказать, куда будет направлен главный удар. Я все же думаю, что он пойдет по приморскому направлению. Тогда можно сманеврировать силами и высадить в тылу десанты… Я слушал генерала в пол-уха. Я нашел Сиенну, реку Соню и теперь искал Тебро. Даже на такой крупной карте он выглядел маленькой точкой. Граница была уже за ним.
– …но до весны они не ударят. Толстый лед здесь не становится, а тонкий только мешает… Стало быть как сойдет снег – жди заварухи.
– Опять война?
– Да нет, – ответил Рейтер, – ограниченная кампания с ограниченными целями… И, кстати, с ограниченными ресурсами. Генерал передвинул несколько фигурок на дорогах – движение к войне продолжалось.
– Ну да ладно, лейтенант, пошли отдыхать…
Проснулись мы уже весной. Утром я нашел Рейтера в зале, стоящего у его любимой амбразуры. Он слышал мои шаги, и когда я зашел в комнату, сказал:
– Никак не могу привыкнуть, как в этот город приходит весна. Я встал рядом с ним, глядя на метаморфозу города: на улице стремительно теплело, вчерашний снег таял, грязь на тротуарах засыхала, ее давили подошвы башмаков, и теперь ветер носил целые облака пыли. Странно – еще вчера была зима, а сегодня уже вовсю шумела…
– Весна, – сказал я, – все-таки весна… Мне пора в дорогу.
– А жаль… Мне будет тебя не хватать, лейтенант… Весь день прошел как обычно, за исключением того, что я спаковал свою сумку. Оказалось, что теперь уношу я из корабля меньше, нежели принес. Хотя Рейтер знал все ходы под городом и мог вывести меня через любой выход из катакомб в любое время суток, я был уверен, что уходить я буду тем же путем, что и пришел. Мог я сделать это только ночью, посему, днем я отсыпался. После захода солнца генерал разбудил меня и сказал:
– Пошли, подыщем тебе хорошую железяку… Рейтер провел меня под площадью узкими каменными лабиринтами. Тайными проходами, открывая потайные двери, сымая магические запоры. Стены поросли мхом – от них тянуло гнилью и холодом. На голых камнях выступала влага, она собиралась в капли и текла вниз будто слезы. Когда я спросил, откуда взялись эти катакомбы, генерал пожал плечами:
– Они всегда здесь были. Говорят, когда город строили, на месте многих домов находили старые фундаменты. На них кладку и клали… – почему-то мы разговаривали шепотом, будто в этой глубине нас мог хоть кто-то услышать. Самое странное в передвижении под землей, это полная потеря ориентации. После десятка поворотов я уже не мог сказать, где мы находимся и в какую сторону идем. И когда я уже думал, что мы уже вышли из города, Рейтер толкнул очередную плиту, пропуская меня вперед:
– Добро пожаловать в Рейтер – Палац… Я вышел из туннеля. Мы все еще были под землей, но уже в подвале дома. Рейтер прикрыл плиту и прошептал:
– Ходи осторожно – у старых сторожей чуткий сон… Иди за мной. Дом спал. Мы шли по коридорам, некоторые двери были закрыты, но Рейтер распахивал их одним движением:
– А что тут такого. Это мой дом – мои двери. Никому их не закрыть для меня. Я помню огромный зал – размером с манеж, потолок которого скрывался в темноте. Через высокие окна через которые холодный лунный свет строил белые колонны. И что-то огромное было на улице. Чуть позже я понял: это был корабль