Вороново Крыло
Шрифт:
– Как лед сплавится, – бросил хозяин, – пойдем вверх. Если будешь без работы – приходи, возьму. Я кивнул, зная что никогда не вернусь, и спрыгнул на берег. В порту жутко воняло рыбою. Вонь казалась невыносимой, и я так и не смог к ней привыкнуть все те дни, пока двигался по побережью. Мой путь проходил через множество мелких городков и деревень, что жили морем. В них я покупал себе еду – как правило, рыбу, хлеб и сыр, которые тоже имели рыбный запах. Даже пиво и вино здесь казались настоянными на водорослях. Я видел, как до весны замирает в деревнях жизнь, как вода, успокоенная льдами. Море еще не стянулось льдом, но ветер, разогнавшись на морском просторе бил холодными иглами. Иногда я останавливался и закутавшись в куртку садился на берегу или склоне холма. Я глядел на море, слушая его рев, наблюдая за силуэтами, что скользили над волнами. В былые времена, превращаясь в птицу, я дрался с пернатыми, отбирая у них еду – просто так, чтобы развлечься… Теперь мне это казалось нечестным – ведь у птиц больше ничего не было. Десять дней я выколачивал пыль из дорог, месил грязь, если шел дождь. Я ночевал в дешевых гостиницах или под перевернутыми лодками, засыпая под шум набегающей волны. Впервые за долгое время у меня была цель. Я вспоминал то малое, что я знал о Рейтере. Именно знал, потому что на слухи опираться было опасно. О Рейтере было придумано столько легенд, что на их пересказ ушла бы изрядная кипа бумаги. Безусловно, некоторые легенды имели место быть – все-таки генерал был легендарной личностью. Как и надлежит пропавшей без вести известности, его постоянно видели в той или иной компании, причем, случалось, в нескольких местах одновременно. Ходили
На десятый день пути я стоял на холме с которого был виден тот город. Дорога у моих ног спускалась к домам, крыши которых красило осеннее солнце. Но я не спешил спускаться в его улицы – мне хотелось посмотреть на него издалека, понять, почувствовать. Но у меня ничего не получилось. Этот город походил на сотни подобных морских городов – долгая полоса построек вдоль берега. Река, что делила город на две неравные части была широкой, и маленькие плоскодонные лодки уходили вверх по течению к городам, что были в глубине материка. Пресная вода вырывалась в море и еще долго не смешивалась с морской, создавая светлое пятно где-то в милю длиной. Обычный приморский город… Но потом я узнал – было одно отличие. Много лет назад далеко в море дрались две армады – штормы затихали перед свирепостью дравшихся кораблей, уханье баллист и крики абордажных команд заглушала рев стихий. Ночь успокаивала пыл баталии, расширяя кордоны и пряча врага, бойцы зализывали раны, водолазы спускались под воду, заделывая пробоины. Но наступало утро и вновь корабли шли в бой – весла пенили воду, лилась кровь, делая палубу скользкой. И опять корабли расходились в ночь и только пламя от догорающих кораблей освещало поле боя. И была победа. Когда волны скрыли безумие под названием «Война», корабли, оставшиеся от победившей великой армады повернули к берегу. О кораблях побежденных неизвестно ничего, ибо все они потонули… Но море, недовольное своей добычей, подняло шторм, который слизывал уцелевшие корабли, как собака слизывает соль с руки хозяина. И лишь немногие победители увидели землю, из-за которой они сражались на море. Когда маяк осветил путь в тихую гавань, все вознесли молитву богам – каким бы они не молились. Ржавя цепь скользила в клюзах, руша якорь на дно моря, а адмирал этой эскадры… Пятый адмирал – потому что первые четыре уже погибли, поклялся воздвигнуть памятник тем, кто успокоились в пучине морской. И победителям – без которых не было бы возвращения. И побежденным – без которых бы победа была неполной. Шумел ветер в трубах, раздувался огонь под печами, в который падали запасные якоря, снаряды баллист…И когда битве двух армад исполнился год, на главной площади того самого города появился железный корабль в каменных волнах. Я был возле того памятника – казалась, что брусчатка площади разверзлась выпуская бушующую стихию и каменная волна выносит из глубин корабль. Говорят, в день открытия, стальные листы ярко блестели на солнце, но ко дню моего появления памятник постарел и утратил свое величие: ржавый корпус, с дырами в жестяных парусах. Он выглядел как корабль-призрак. Но тогда корабль меня не интересовал. На эту же площадь выходил особняк Рейтеров – знаменитый Рейтер-Палац. В тот день мне не удалось попасть во внутрь, и я не думаю, что это что-то изменило бы. Сейчас там размещалась магистратура и вряд ли я нашел бы что-то связанное с генералом. Разумеется, все не могло быть настолько просто. Мне нужна была отправная точка. Место с которого можно было бы начать поиски… Я пошел на могилу жены Рейтера. Нашел я ее быстро – дорогу к ней мне объяснил один могильщик. Могила была чуть шире, нежели обычная, но на ней был установлен один памятник. Букв на памятнике не было видно, но я положил руку на плиту и закрыв глаза прочитал надпись: жену Рейтера звали Аннаталией и умерла она в 25 лет. Эпитафии не было, нерожденный ребенок тоже не был обозначен. Могила была ухоженной и это не столько удивило меня, сколько успокоило. На цоколе лежали цветы – полевые, простые, как слова солдата. Им было несколько дней и я не мог предположить, где их можно было взять в нарождающейся зиме. Когда я спросил, кто ухаживает за могилой, могильщик пожал плечами. Иногда о ней спрашивали – последнее время все реже и реже, но постоянных посетителей на ней он не замечал. Второй раз пожал он плечами, когда я спросил о каком-нибудь большом саркофаге или усыпальнице:
– Рейтеры своих хоронили в могилах, да их могил здесь мало… Редко какой Рейтер помирал дома да в постели от болезней. Все больше далече да от руки супостата. Утопло их тоже много, стал быть море их усыпальница… – он засмеялся беззубым смехом. А знатнее Рейтеров в нашем городе отродясь никого не было. И если Рейтеры свою кровь в землю закапывают, то и остальным сам Бог велел…. Я присмотрелся к нему чуть внимательней, пытаясь рассмотреть в нем то, чего не было. Нет, этот человек совсем не походил на исчезнувшего генерала. Я дал ему серебряную крону и пошел прочь с кладбища. Моя неудача немного расстроила меня, но в самом деле – глупо было полагать, что все окажется так просто. Кладбище было от города милях в трех и я вернулся в город уже почти ночью. Холод и тьма загоняли людей под крыши домов и улицы были пустынны. Я шел, насвистывая «Странника и молнию». Дорога привела меня к реке, а та через город – к морю. Я шел вслед за водой, пока не закончилась земля. Впереди было море и одинокий остров, на котором едва помещался маяк – тот самый, что приводил корабли к земле. Сейчас он таял в темноте и тумане. Стоя на стрелке, я смотрел, как тонет солнце и думал – где же Рейтер? Волны шипели у моих ног, иногда порывы ветра отрывали брызги и они били по одежде, по рукам. Солнце уже почти скрылось за горизонтом и становилось действительно холодно. Я побрел по набережной – мне уже стоило бы подумать о ночлеге. Ко всем неудобствам добавилось еще одно – начинался дождь. Я остановился возле памятника. Площадь была пуста – с моря дул сильный ветер, сеча все ледяными нитями зимнего дождя. Мне было холодно, я устал и хотелось есть. Я посмотрел на Рейтер-палац. Все огни в его окнах давно погасли. Я смотрел и думал, где может жить генерал. Он родился в здании через дорогу, наверное, играл на этой площади. Он, безусловно, помнит здесь каждый камень, знает каждую щель. Он где-то здесь… Ударил шквал и в вышине, будто раскат грома, зазвенела жесть парусов. Я посмотрел на них и подумал: А почему бы нет? А почему не здесь?.. Я подпрыгнул и подтянулся на вантах – холодная сталь троса обожгла руки, но я не стал обращать на это внимания. Ногами я пробежал по борту и перебросил тело через фальшборт. Палуба загудела под моими ногами. На полубаке я нашел какую-то дверь и постучал в нее костяшками пальцев. Звук получился тихий и глухой, и достав из кармана монетку, я постучал ей еще раз. Я замер, прислушиваясь к шумам внутри корабля, но ничего не слышал. И бесшумно открывшаяся дверь стала для меня полной неожиданностью. На пороге стоял крепко сбитый старик. Он был одет в потертый, но добротный китель без знаков отличий. Больше всего меня удивило, что он не был седым. Верней, пепельный волос у него присутствовал, но его было не много. Единственное, что выдавало возраст – глубокие морщины. Хотя я не отличался хорошей памятью на лица, но узнал я его сразу. Прошло почти пятнадцать лет, но это бы тот человек, что когда-то въехал в наш город впереди триумфальной колонны.
– Ты кто? – спросил старик. Я мог ответить сотней способов, но сказал:
– Странник.
– И что ты ищешь?
– Совета. Старик кивнул:
– Заходи…
Таблетка сухого спирта быстро таяла под чайником. Тепла она давал немного, но синее пламя не дымило и не воняло как каменное масло. Генерал дал мне полотенце вытереть голову, плащ я сбросил в коридоре – но ноги были еще мокрыми. Тепло от тела уже нагрело воду в ткани и мне было даже жарко… Странно, но мы долго сидели молча – я двигался за многие сотни миль, но сейчас даже не знал, что ему сказать. Рейтер сидел, уставившись в столешницу, лишь иногда поглядывая в мою сторону, будто для того, чтобы убедиться, не исчез ли я. Потом я узнал, что генерал не любил смотреть в глаза, он говорил, что плечо к плечу исключает с глазу на глаз… Наконец я не выдержал:
– Отец мне часто про вас рассказывал. Он начинал у вас адъютантом. Я назвал свое имя. Свое настоящее имя. Свое настоящее полное имя… Генерал кивнул:
– Я помню его. Смышленый мальчик был… Кстати, что с ним сейчас?
– Пропал без вести под Тебро. Погиб. Бывший адъютант бригадного генерала, сам дослужился до генерала и исчез. Значит погиб – иного исхода для генерала в бою не бывает. А сын того, которого он считал за смышленого мальчика, сидит перед ним – грязный, мокрый и голодный – почти как люди входят в мир. И только он не изменился – бригадный генерал, что в мгновение своего триумфа сорвал с себя погоны и ушел в ночь. Беглец из лагеря победителей – так называл его отец. Его братья по оружию делят добычу, охранники спят, а он срезает эполеты. Прошли года. Да что там – почти прошел почти эпоха. Все солдаты его армии ушли в ничто, все его враги смешались с пеплом. Его самого считали без вести пропавшим, а потом, за давностью срока – погибшим – но вот он. Переживший все двери, в которые он мог войти, переживший многие войны, которые он мог выиграть… Наконец, чайник закипел. Генерал поднялся и поставил кипяток на стол. Мы сидели и пили травяной отвар из высоких оловянных кружек. Отвар был крепкий, терпкий и горький – Рейтер пил без сахара и не стал предлагать его мне. Я же не стал настаивать —могло случится, что сахара у него не было.
– Что-то странное грядет, – проговорил Рейтер, – я, кажется, раньше не видел столько раздавленных животных. Они так и лезут под колеса: может у кошек закончилось их девять жизней, а собакам надоела собачья жизнь. Я устал от вещих снов – они мне снятся чуть не каждую ночь. Знаки на земле, знаки на небе
– все они сулят большие перемены. Я пожал плечами – все время, пока я жил на краю географии, я спал крепко без снов. Лишь иногда снились простые незатейливые сны.
– Грядет время, когда начнут сбываться пророчества.
– Какие пророчества?
– В том-то и дело. Было сделано столько пророчеств, что какое-то обязательно сбудется. Скажи мне – кто ты? Может, что-то говорилось и про тебя…
– Или про вас, господин генерал… Он криво улыбнулся и кивнул:
– Кстати, ты мне можешь объяснить, как ты меня нашел?.. Я обдумал все и ответил совершенно честно:
– Нет… Рейтер кивнул опять – он понял мой ответ даже лучше меня, и он его устраивал:
– Замечательно… Я так и думал. Но все же… Для того, чтобы я подсказал тебе путь надо решить куда ты идешь и кто ты… Расскажи мне о себе… И я начал рассказывать: про офицерский цензус экстерном, про то, как я убивал, про то, как я ел сырое мясо. Про котел, про прорыв, что был обречен с самого начала. Про плен, про школу, про то как мы убивали друг друга, как убивали нас… Про ветер, что дул на крыше мира, про побег… Мы заснули глубоко за полночь. Генерал отвел меня в комнату без окон, дал подушку, два оделяла и простынь. Одеяла были грубыми, солдатскими, подушка заполнена соломой, простыни были свежими, но немного сырыми. Я спал как убитый – проснувшись ближе к утру, я почувствовал, что напрочь отлежал левую руку, так, что даже ее не чувствовал. Тогда правой рукой я отложил ее в сторону и опять провалился в сон…
Генерал – я буду называть его генералом дальше, ибо никто не лишал его звания… Генерал жил просто. Он носил кавалерийскую форму со споротыми знаками различий, потертую и не глаженую, но подшитую и чистую. Из оружия носил только дагу, которой и брился каждый день. Свою спальню и кабинет-зал он разместил в корабле, а остальные помещения
– в катакомбах под площадью. От незваных гостей они были защищены магическими алармами и ловушками – туннели могла залить вода, проходы – завалить плиты. Первые два дня генерал потратил, объясняя мне как не попасть в западню, впрочем, снабдив меня по окончанию курса брелком-проводником.
– И что, никто не интересовался, что внутри корабля или под площадью? – спросил я как-то генерала.
– Сейчас люди больше заняты возведением новых памятников, чем ремонтом старых. Мальчишки, было дело, пытались озорничать, но я их пугнул одним заклинанием… В остальном генерала вполне устраивал жизнь приведения – катакомбы тянулись под площадью, подо всем городом и, насколько я понял, выходили за город. Генерал проходил под сторожами и брал все, что ему было нужно – еду со складов, мануфактуру из пакгаузов. Он даже пробирался в муниципальную библиотеку и присутствовал на всех премьерах в местном театре. Театр этот, к слову, был основан его бабкой. В театр я так и не попал – зимой труппы не гастролировали, но генерал постоянно приносил мне книги, по которым я учился. Никогда ранее я не учился с таким рвением. В училище нам вколачивали знания, жестоко наказывая нерадивых. Учителя знали, что они нам могут пригодиться, мы в это не верили и забывали все сразу после экзаменов. Теперь все было иначе – я понимал, что не знаю слишком многого, и старался наверстать это как можно быстрей. Я сжигал целые свечи, чуть не задувая их, когда переворачивал страницы. Хватал новое кусками, не удосуживаясь понимать – я собирался обдумать все это, после того, как погаснет свечка. Есть ли что еще более печальное, нежели когда сгорает последняя свеча? Когда фитиль уже совсем короткий готов упасть, и наконец, падает. Мы пытаемся поднять его, подбрасываем мелкие щепки, чтобы хоть немного продлить жизнь света. Огонь обжигает пальцы, но воск едва теплый. Но утро далеко и игра заранее проиграна. Наконец, сгорает последнее, искра убегает куда-то вовнутрь и уже нет ничего, кроме темноты. Так уходит жизнь. Как то, еще в кадетском корпусе, я поспорил с другом, насчет природы смерти. Я отстаивал ту простую истину, что каждый умирает в одиночку. На что товарищ возражал, что иногда люди гибнут сотнями или даже тысячами. Он был, конечно же не прав – в смерти все одиноки. Никто не в силах взять тебя за руку и ввести в страну мертвых. Как бы близки не были люди, но смерть проведет их отдельными дорожками. Потому-то человек и придумывает себе такое количество попутчиков в Запределье, тех кто не смог умереть вместо тебя, но способен умереть вместе с тобой. Но довольно обмана – смерть это высшая точка одиночества. Смерть – это то, что случается со всеми. Рано или поздно. Но никогда – вовремя…
Генерал учился вместе со мной – верней, вместо меня. Уже утром следующего дня, я задал ему несколько вопросов, на которые он не смог ответить. Меня интересовал вопрос, чем травили нас в школе, подавляя магические способности. Рейтер принял вопрос и засел за книги. Он выцедил с меня пол пинты крови, которые жег химикалиями, перегонял в ретификационных кубах Я не считал, дней своего пребывания у генерала, но когда он нашел ответ, за бортами корабля вовсю бушевала зима.
– Вообще-то снадобий, что подавляют магические способности сотни, но в их основе может лежать только три вещества или их комбинации. Но последнее бывает редко… Стало быть это вииден, дармит и пардиум. Первый – это остаточный яд… Генерал выдержал паузу. Сначала я испугался, но потом подумал, что это вряд ли – тогда бы они свели выпуск к нулю. Рейтер подтвердил мои мысли: