Вороны вещают о смерти
Шрифт:
Я послушно потянулась к окну.
На столе под скромным рушником стоял вчерашний хлеб, темный от ржаной и сосновой муки. Я отломила себе кусок – корочка аппетитно хрустнула, а мягкий, пористый мякиш быстро распрямился после сминания и принял начальную форму. Пах он так, как и должен пахнуть: печью, домом и уютом, и немного сосновым бором. Почему-то сегодня мне этот запах особенно нравился.
Завершив утренние дела, снова шла я к избе кузнеца. Шла полем, подальше от любопытных глаз. Чувствовала, как над селом протянулись липкие путы страха. Люди больше не пели за работой в полях, не смеялись
Я слушала сердца людей и надеялась, что скоро смогу им помочь.
А пока следовало помочь Младу.
Белый таленц открыл для меня голоса трав. Каждый звучал на свой лад, и читать их было так же естественно, как дышать. На какое бы растение не кинула взгляд, сразу понимала, как его следует применить. Знала, что тысячелистник поможет при кровотечениях, пастушья сумка укрепит ослабленное возрастом сердце, а осот обладает желчегонным действием.
Это новое умение казалось таким удивительным – даже волшебным, – что я неосознанно позабыла обо всем прочем. Медленно шла по полю, легко затрагивая пальцами высокие травы, слушала их напевы, а сердце полнилось восторгом. Вдыхала густой разнотравный аромат, сухой от яркого солнца, щекочущий ноздри невидимыми пылинками. Колоски и кончики островерхих листьев нежно касались ладони, напоминая осторожные прикосновения Лихо.
Стоило этой мысли обозначиться в голове, как я тут же укорила себя. Как можно думать о чем-то подобном, когда над селом висит опасность, и жители скорбят по волхву? Да и о чем тут думать? Моя странная привязанность к Лихо возникла скорее из-за того, что он воплощал нечто новое, а новое всегда манит.
Так что я отмахнулась от всех посторонних мыслей и приблизилась ко двору кузнеца.
На пороге уже встречала Зоряна. Женщина выглядела разбитой и подавленной, под глазами залегли глубокие тени, щеки впали. Темные пряди выбились из растрепанной косы и падали на лицо, лезли в глаза. С тревогой я вспомнила матушку, которая после смерти отца выглядела так же. И со временем ей становилось только хуже.
Но сестру я ещё могла уберечь от подобной судьбы.
– Огниша! – позвала она, стоя в дверях избы. – Ну наконец-то вернулась! Бушуй рассказал мне о волхве. Муж совсем сник после вчерашнего, не верит, что сына ещё можно спасти.
Я подошла к ней, взяла за руку. Тонкая и сухая, ладонь будто сморщилась с тех пор, как я последний раз ее держала.
– Зайдём в избу. А где все?
– Женщины в светлице наверху, и дети с ними. Теперь не отпускают их бегать по селу. Боятся.
Мы подошли к лавке, на которой спал бледный, измученный болезнью мальчик. Накатами его била дрожь.
– Сегодня попробую кое-что новое, – тихо заговорила я, обернувшись к сестре. – Я ведь обещала помочь. Только об этом никто знать не должен. Слышишь, сестрица? Ни одна душа.
– Но почему? Раз волхва нет, люди начнут болеть. И начнут искать, к кому обратиться. Если… – Она запнулась, шумно сглотнула, глянув на сына. – Если
– Скажешь, боги откликнулись. Но про меня знать никто не должен. Я не знахарка и не волховка, но если кто так подумает – беды не миновать. Если колдун убил Рябину из-за его дара, то и ко мне начнет присматриваться.
– Ладно, – кивнула Зоряна. – Будь по-твоему. Ни единой душе не расскажу.
Оставалось лишь положиться на ее слово. Однако я умолчала и ещё об одной опасности, которая казалась куда страшнее. Порой простым людям сложно отличить заговоры волхва от колдовства, особенно когда они напуганы.
– Возьми сына и выйдем на воздух, – велела я сестре, а сама набрала в кружку воды, кинула горсть соли и взяла с собой.
Мальчик беспокойно заскулил на руках у матери. Зоряна крепче прижала его к груди и обратила ко мне вопрошающий взгляд.
– Все будет хорошо, – заверила со слабой улыбкой, открыв перед ней дверь.
И я действительно верила в это. Безотчетно и, может быть, слепо. Но то новое, что открыло во мне магическое растение, говорило, что с болезнью можно справиться. Что порчу можно отвести.
Я вышла вперёд и поманила Зоряну за собой, к осиновой рощице. Тонкие деревца с серо-зеленой корой и черными чечевичками, похожими на прикрытые глаза, шумели листвой, пусть и не было ветра.
– Если кто спросит – скажи, что носили требу Макоши и просили, чтобы не обрывала раньше времени нить судьбы мальчика, – попросила я. – А если и правда так сделаешь, лишним не будет. Боги любят, когда о них помнят.
Зоряна кивнула:
– Сделаю.
Пройдя немного вглубь рощи, я остановилась, поставила в траву кружку с солёной водой и взяла из рук женщины дрожащего мальчика. Каким же он лёгким оказался, совсем крошечным. Тонкие руки и ноги безвольно болтались, волосы прилипли к шее и лбу. Я опустилась на колени и положила Млада в траву в корнях осины. Окунула пальцы в воду и обмазала лоб. Тихо и неразборчиво начала наговор.
– Пусть дрожит осиновый лист, а Млад не дрожит. Забери, земля-матушка, хворь и порчу. Пусть воротится к тому, кто наслал их. Пусть наполнится тело сына твоего здоровьем и силой.
Я не знала, верные ли слова говорю. Казалось, что подойдут любые, идущие от сердца. А силы им придаст дар белого таленца, благодаря которому и превращалось мое бормотание в Слово.
Солёной водой я смочила лицо, шею и грудь ребенка, непрестанно приговаривая. Затем остатки воды вылила на волосы.
– Как стекают капли с тела Млада, так пусть и хворь стекает.
Вместе с окончанием наговора кончились и мои силы. В глазах потемнело, я покачнулась и едва удержалась, чтобы не упасть.
Мгновения шли в полной тишине. Нарушить ее первой Зоряна не решалась и просто стояла неподалеку, глядя на сына. С надеждой, что он очнётся, и в страхе, что все окажется зря. Над нами трепетали осиновые листья, а все прочее оставалось неподвижным.
Мальчик тоже лежал смирно. В какой момент он перестал дрожать? Вдруг шевельнулся. В тишине прозвучал его тонкий стон. Медленно, как после тяжёлого сна, открыл глаза.
А я мысленно вознесла благодарность.