Воронья дорога
Шрифт:
– Да ладно, мама.– Кеннет сидел, откинувшись на спинку скамьи, и набивал трубку.– Мы пока тренируемся.
– Кеннет! – тихо сказала его жена. Мама покачала головой:
– Не берите в голову, времени еще уйма.– Она заглянула в опустевший стакан.– Не скажу, что мне без внуков невмоготу, но…– Она пожала плечами. Наступила неловкая пауза – тем временем играла музыка, а плясуны орали, хлопали в ладоши и топали ногами.
Рори увидел, как еще раз двинулись плечи матери, она на секунду опустила голову, шмыгнула носом и потянулась к лежащей на полу сумочке. Кеннет дал матери свой носовой платок, обнял ее за плечи. Мэри пересела к ней поближе, взяла в свои ладони руку пожилой женщины.
– Господи, как я тоскую без моего старого чертяки!
Мама высморкалась. Заблестели увлажнившиеся глаза; она взглянула на Мэри, а потом увидела стоящего позади нее и чуть сбоку Рори.
– Рори, дорогой,– постаралась она произнести как ни в чем не бывало,– а мы-то гадаем, где ты. Ну, как тебе, весело?
– Да,– солгал Рори, злившийся, когда она называла его «дорогим». Он остался на месте: не хотел, чтобы кто-нибудь почуял запах виски.
Мать улыбнулась.
– Хороший мальчик. Может, поищешь кузину Шейлу? Ты, помнится, говорил, что пригласишь ее на танец.
– Ага, ладно.– Он отвернулся.
Кузину Шейлу он тоже недолюбливал: та еще зуда. Но, похоже, кроме нее, здесь нет девушек его возраста. Паршиво, когда кругом взрослые или мелюзга и нет твоих сверстников. А все из-за его родителей. В основном из-за отца. Если б заботился о себе, если б не довел себя до инфаркта, сейчас был бы здесь. Нельзя же быть таким безрассудным. Рори подозревал, что именно по причине такого вот безрассудства мама с папой родили его так поздно, гораздо позже, чем других детей. Люди не задумываются о том, что делают, в этом вся проблема.
Он не пошел искать Шейлу, решил просто побродить. Можно и свалить потихоньку. Сваливать потихоньку – это он всегда любил. Уходил с вечеринок, когда никто не обращал на него внимания, и остальные очень поздно спохватывались, куда же он девался. Когда на улице с детьми играл в солдатики или в футбол жестяной банкой, часто ухитрялся ускользнуть, и его искали, опасаясь, что он свалился в канализационный люк, или в речку, или в лох. Как это классно – взять да исчезнуть; от этого чувствуешь себя особенным, не таким, как все. Ты сбежал, ты всех перехитрил, а им и невдомек, что ты это сделал нарочно. Мечутся там, где ты их оставил, и гадают, как дураки, куда же ты подевался, и ищут, и волнуются.
Когда ансамбль доиграл очередной шумный и невыразимо идиотский шотландский танец, Рори под восторженные хлопки незамеченным прошел за двери. В вестибюле было попрохладнее. Он выпрямил спину, расправил плечи и с целеустремленным видом двинулся в бар, где толпились мужчины с красными физиономиями: закатанные рукава, ослабленные галстуки, очередь за выпивкой, подносы с напитками, громкие разговоры, сопение и смех.
Он прошел через очередные двери, спустился по каким-то ступенькам, повернул за угол и нашел единственный на всю гостиницу лифт. С усилием раздвинул створки, вошел, сдвинул. Кабинка была чуть побольше телефонной. Он вдавил медную кнопку последнего этажа. Лифт дернулся, с гулом пошел вверх. Беленые стены шахты медленно ползли в противоположном направлении. Трафаретные цифры на пульте: 1, 2… Господи, вот занесет нелегкая сюда американцев – решат, что у нас тут каменный век. Стыдобища…
Верхний этаж – тоска зеленая. Он прошел из конца в конец по U-образной гостинице, поднялся и спустился по лестницам, которые отмечали границы двух крыльев «Стим-Пэкет-Хоутела». Окон здесь не было, только световые люки, забрызганные дождем и расчерченные ручейками сбегающей воды.
Он-то надеялся обнаружить окна с видом на бухту или город. Рори снова пробежался по коридорам в поисках незапертой двери. Может, горничные оставляют номера открытыми, если в них постояльцев нет. Понажимал на ручки. Единственная незапертая дверь – кладовка со швабрами и прочим инвентарем.
Подходя к следующей двери, он услышал хихиканье. Взглянул на цифру. Номер 48. 48 —хороший номер. Не такой хороший, правда, как 32 или 64, но все же лучше, чем 49, и уж куда лучше, чем 47. Хотя это тоже интересно, потому что простое число. А наилучшие цифры – это 20, 23, 30, 40, 57, 75, 105 и 155. Это номера калибров, пушечные цифры. Они – самые классные. Но и 48 ничего.
Снова хихиканье. Он окинул взглядом коридор, затем опустился на корточки и заглянул в замочную скважину. Пусть это непристойно и банально, но чем еще можно заняться в сером отеле, в сером городе, в серой стране? Только этим вот.
В замочной скважине не оказалось ключа, так что ему было видно через большое старомодное отверстие. Перед большим окном-эркером стояло трюмо с высоченным зеркалом, в котором отражалась почти вся комната. В зеркале Рори увидел свою сестру Фиону, а затем и Фергюса Эрвилла. Они убирали большую двуспальную кровать.
Фиона еще не сняла персиковое подвенечное платье, очень длинное и прекрасно отутюженное. В волосах – цветы, отчего Фиона выглядела просто классно. Может, она потому так классно смотрится, предположил Рори, что больше здесь не живет, а живет она в Лондоне, тетя Ильза устроила ее в какую-то телевизионную компанию. Фиона продает время. Так она сама называет то, чем занимается. Размещение рекламы на телевидении – торговля временем. Рори понравились эти слова – показались довольно интересными.
Фергюс Эрвилл находился по другую сторону кровати. Он был одет в кильт, рубашку и жилет. Рори знал, что Фергюс – ровесник Кеннета, но почему-то он всегда выглядел старше. Может, потому, что учился в частной школе. Рори почти не знал Фергюса – тот хоть иногда и бывал в Лохгайре, разговаривал не так, как все,– шикарно разговаривал – и много времени тратил на стрельбу по птицам и зверям в компании других богатеев. Рори всегда побаивался Фергюса Эрвилла. Несколько лет назад Кеннет рассказал о том, как Фергюс лишил Лахи Уотта глаза: воткнул в него окаменелую кость или что-то в этом роде. Рори думал, что брат преувеличил, на самом деле все было не так ужасно; и он конечно же не верил, что Лахи подался в дальние моря, чтобы там носить черную повязку и строить из себя пирата. Он нанялся на торговый флот – об этом Рори узнал от отца,– и у него искусственный глаз, а не повязка. Уж в этом-то Рори сам убедился, потому что однажды они с мамой встретили Лахи с какой-то женщиной на улице Лохгилпхеда. Рори очень напряженно всматривался, но так и не смог понять, какой глаз – настоящий, а какой – искусственный.
Тут его собственный глаз дал о себе знать: заболел от нажима. Рори поморгал и прильнул к отверстию другим.
Фиона и Фергюс заправляли кровать, и делали они это очень смешно: сложенная вдвое нижняя простыня покрывала матрас только с изголовья. При этом оба хихикали и переговаривались напряженным шепотом. Фиона то и дело озиралась. Рори догадался, что она оглядывается на дверь, за которой он сидит на корточках.
Они убирали кровать – ну и, спрашивается, что тут такого? Однако Рори не спешил пойти дальше по коридору, потому что Фиона и Фергюс не собирались уходить из номера. Вместо этого они, поминутно хихикая, возбужденно болтали. И вдруг принялись опрокидывать мебель! Кровать, конечно, оставили в покое, но зато перевернули стол, комод, две прикроватные тумбочки, два стула и кресло. Не забыли опрокинуть торшеры и вазы. Постояли немного перед трюмо, наверное, решая, валить или нет, и в конце концов просто развернули его на сто восемьдесят, зеркалом к стене.