Ворошиловский стрелок (Будет немножко больно, Женщина по средам)
Шрифт:
Нет, это уже было невозможно.
— Доставим по назначению, — ответил Кошаев. — Пусть переночуют, подумают, сны посмотрят… А утром ими займется следователь. Так примерно.
— В отделение доставите?
— Даже не знаю, — слукавил капитан. — Помещение у нас… Сами понимаете…
— Ясно. А если попрошу доставить их все-таки в отделение? Ведь это в вашей власти?
— Некуда, товарищ полковник! Не укладывать же их на ночь в кабинете начальства…
— Под скамьями переночуют… А? — Полковник прекрасно понял затею капитана — отправить насильников
— Жестко будет под скамьями-то, — усмехнулся капитан.
— А может, столкуемся?
— Ну что ж, — Кошаев не хотел так быстро сдаваться. — Позвоните дежурному по городу, объясните положение… Если поступит такое указание… Нет проблем.
— Пойдите мне навстречу, капитан, — Пашутин дружески похлопал Кошаева по плечу. — Вам зачтется.
— Хотите посмотреть? — спросил капитан, чтобы не отвечать на слова полковника, уйти от обещания. Он быстро взглянул в сторону комнаты, увидел стоящего в дверях участкового. Тот был в тренировочном костюме, и, может, поэтому полковник не обратил на него внимания, решив, что разговор с капитаном понятен только им двоим. — С протоколами все в порядке? — спросил Кошаев, выделив слово «все».
— Да, документы оформлены.
— Покаялись?
— Очень сожалеют о случившемся… Бес, говорят, попутал… Хотя…
— Ну-ну? — поощрил капитан участкового. — Что еще?
— Есть основания полагать, что у них здесь каждую среду происходит нечто подобное.
— Что значит подобное? — резко спросил полковник, первый раз дав понять, что он здесь тоже не случайный человек. — Вы хотите сказать, что они каждую среду кого-то насилуют?
— В той или иной мере.
— Говорите яснее!
— Есть банные дни, — улыбнулся Леша, почувствовав поддержку капитана. — В некоторых конторах установлены библиотечные дни… И у этих среда была женским днем. Или, лучше сказать, днем сексуальных утех.
— Они так сказали? — спросил полковник.
— Ну… Они выражаются иначе… Но именно в этом признались. Как это бывает… Один неосторожное словечко обронил, второй подтвердил, третий уже подробнее… Кстати, именно Пашутин и рассказал о среде.
— Да? — недобро глянул полковник на участкового. Будто заранее зная, где сейчас находится его сын, он, не колеблясь, свернул на кухню. В его неторопливости чувствовалась уверенность человека, который привык поступать по-своему, который знал, что он имеет право поступать так, как считает нужным.
На пороге кухни Пашутин остановился. Вадим сидел у газовой плиты, сложив на коленях руки, сцепленные наручниками. Увидев отца, вскочил, попытался улыбнуться, но удар отцовского кулака бросил его на пол. После этого пощечины капитана должны были ему показаться почти ласковыми. Хныкая и размазывая рукавом кровь на лице, Вадим поднялся.
— Вообще-то избивать задержанных не положено, — улыбаясь, проговорил капитан. — Но в воспитательных целях, в исключительных случаях, в порядке родственного общения… Не помешает. С моей стороны нет возражений.
— Ну что, сынок… Прекрасно провел вечер? — спросил Пашутин негромко, он, похоже, вообще никогда не поднимал голос. — Получил удовольствие?
— Батя! Да если бы ты знал эту шалаву…
— Катя — шалава? — тихо спросил участковый, остановившийся в дверях. — Я правильно тебя понял?
— А что? — с вызовом ответил Вадим, но продолжить не успел — нога отца, словно сама по себе, дернулась вперед, в самый пах Вадима. Удар, видимо, достиг цели, тот вскрикнул как подстреленный и, схватившись скованными руками за пораженное место, рухнул на кухонный пол.
— Отдай мне его, капитан, — попросил полковник. — Ты не накажешь его сильнее…
— Берите, — легко согласился Кошаев. — Если вам удастся провести его через толпу у подъезда… Там не только гневливые старушки, там, как я успел заметить, стоят и ребята, которые запросто могут оторвать ему яйца.
— Вы думаете? — с сомнением проговорил Пашутин. — Как же нам поступить…
— Есть еще одна проблема… что делать с теми двумя? Они же первыми начнут строчить жалобы во все концы… Сами знаете, как бывает в таких случаях. На вашего и валить будут… Дескать, одного вытащили, спасайте и нас…
Полковник крякнул досадливо, отвел назад ногу для еще одного удара, но сдержался, повернулся к капитану.
— Как же быть?
— Ну как… Если очень уж настаиваете, можете забрать… Но тогда напишите расписку.
— Какую расписку? — опешил Пашутин.
— Обыкновенную… Форма свободная. Я, такой-то и такой-то, пользуясь предоставленным мне правом, забираю насильника Вадима Николаевича Пашутина для содержания в домашних условиях. Обязуюсь по первому требованию предоставить вышеупомянутого насильника органам правосудия в целости и сохранности… Дата, подпись, должность… Так примерно, — капитан смотрел ясными невинными глазами.
— Шутите? — Глаза полковника сузились, и без того румяное лицо налилось кровью, пухлые щеки еле заметно задрожали от сдерживаемого гнева.
— А вы? — спросил Кошаев.
— Ты не прав, капитан, — тихо произнес полковник. — И я постараюсь доказать тебе это. Ты не прав.
Нескладно повернувшись, полковник споткнулся о скомканный коврик, пересек прихожую и, отодвинув сломанную дверь, вышел на площадку. Люди опять расступились перед ним. Пашутин молча спустился на первый этаж, вышел из подъезда. Наклонив голову, ни на кого не глядя, он направился к своему дому.
Некоторое время все молчали, потом участковый, не выдержав, тронул Кошаева за локоть.
— Куда повезем?
— Куда, куда… В отделение.
— Ты же хотел их к уголовникам подселить!
— Мало ли чего хотел… — раздраженно ответил капитан. — Попросил человек, надо откликнуться… Что спрашиваешь, сам понимаешь. Ты вот что, — капитан поднял голову, — в этих домах всех знаешь… Найди надежных понятых, таких, чтоб не дрогнули, чтоб выдержали давление, а давление будет… И пусть подпишут наши протоколы. Дескать, сами слышали, как насильники признавались в совершенном преступлении, каялись… Ну, и так далее. Протоколы должны быть железными.