Ворошиловский стрелок (Будет немножко больно, Женщина по средам)
Шрифт:
В коридоре на полу Катя увидела свою сумку, с недоумением посмотрела на нее, не понимая, как она попала сюда. Потом, вспомнив, взяла сумку за длинный ремень и поволокла к выходу. Игорь открыл перед ней дверь, помог спуститься на первый этаж и, убедившись, что Катя направилась к своему дому, вернулся.
Все трое вышли на балкон и в свете фонаря увидели, что Катя держится, хоть и медленно, но идет, и сил у нее достаточно.
— Дойдет, — проговорил Борис. — Она крепенькая девочка.
— У нас там еще бутылка в холодильнике, — напомнил Вадим.
— Да, — согласился Игорь. — Надо бы по стаканчику. С устатку.
И они все трое вернулись
Полная луна чистого желтого цвета висела над городом, но никто не замечал ее нагловатого вида, поскольку привыкли, поскольку ничего иного в ясном ночном небе и не ожидали. Некоторые, правда, поглядывали на луну с опаской, подозревая непредсказуемость ее характера, а некоторые, пребывая в трепетном состоянии безжалостной влюбленности, простодушно полагали, что луна всегда будет дарить им это состояние…
Заблуждение, глубокое заблуждение.
Просто луна до них еще не добралась, она только приучала их к своему невинному виду, сулящему так много прекрасного и возвышенного.
Катя не помнила, как добралась до дома. И потом она не смогла вспомнить, кто встретился ей у подъезда, с кем здоровалась. Осталось ощущение, что на нее оглядывались, кто-то предложил помочь донести сумку. Сцепив зубы, она шла, отсчитывая шаги и помня только об одном — ей нужно добраться. Доползти, доковылять до дому.
— Боже… Что с тобой?! — испугался старик, едва увидев внучку.
Не отвечая, Катя отшатнулась назад, закрыла дверь спиной и, только услышав, как щелкнул замок, медленно сползла на пол. Подняв голову, она безумным взглядом уставилась на старика, не то не узнавая его, не то пытаясь понять происшедшее.
— Катя! — Старик присел на корточки, взял ее голову в свои жесткие, суховатые ладони, всмотрелся в глаза. — Что случилось? Милая… Катя!
Она молча качнулась вперед, упав старику на плечо, и только тогда расплакалась. Окинув ее более пристальным взглядом, старик увидел растерзанный вид внучки, обратил внимание на рубашку, так и не заправленную в джинсы, заметил, что и ремень застегнут небрежно, не на ту дырку, помада размазана по щеке, губы искусаны в кровь…
— Кто? — спросил он тихо.
— Вадим…
— Какой?!
— Из соседнего дома… Пашутин.
— Этот красномордый? — старик сверлил Катю своими маленькими синими глазками, прячущимися за густыми бровями с такой настойчивостью, будто заранее знал, что Катя всего не скажет, что ему придется вытаскивать чуть ли не силой каждое слово. Его седые всклокоченные волосы светились под лампочкой, создавая вокруг головы серебряный ореол. — У тебя же спрашиваю — красномордый? — напористо повторил старик.
— Он… С приятелями.
— Как?! Не один?!
— Трое…
— Где?
— В соседнем доме… Там дружок его живет… — Торгаш?
— Да…
— А пошла к ним зачем?
— Заманили… — Катя впервые подняла голову и посмотрела старику в глаза. — Сказали, что день рождения… Я и зашла на минутку… Сосед все-таки… Я уже рядом была, наше окно видела…
Старик смотрел на внучку остановившимся взглядом, не зная, что сказать, о чем спросить и вообще как вести себя дальше. Его словно холодом обдало, он чувствовал, что в груди ворочается что-то злое, несуразное, угластое. Он начинал понимать, что отныне, вот с этой самой минуты, прежняя жизнь кончилась и пошла иная жизнь, с другими ценностями, с другими словами и поступками. Горестная, недобрая, неожиданная. Что ждет его, что ждет Катю, он не знал, не догадывался, но твердо и холодно осознавал — начался новый отсчет времени. Жизнь, когда они с Катей вместе ужинали, смотрели телевизор, перезванивались днем по телефону, когда он вечером выходил на балкон и высматривал ее, чтобы успеть вовремя вскипятить чайник, а она, показавшись в конце длинной дорожки, издали махала рукой, улыбалась и прибавляла шагу…
Все это кончилось.
И никогда уже не вернется.
Старик встал, помог Кате подняться, проводил ее в ванную, попридержал дверь, когда Катя попыталась закрыться.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Почти…
— Без глупостей?
— Не беспокойся, деда… Лишних хлопот я тебе не доставлю. Я уже дома.
— Тебя можно оставить одну? — хмуро спросил старик, глядя на Катю из-под нависших бровей.
— Конечно, деда…
— Ты в порядке? — повторил он.
Не отвечая, Катя похлопала его рукой по плечу, с неожиданной остротой ощутив сквозь рубашку суховатое, вздрагивающее тело старика.
— Не закрывайся… Поняла?
— Не буду…
— Чтобы ломиться не пришлось.
— Не придется… иди, — и Катя закрыла за собой дверь.
Старик остался стоять у двери. Настороженно поводя маленькими острыми глазками, он напряженно прислушивался к каждому звуку, доносившемуся из ванной. Услышал, как упали на пол джинсы, царапнув пряжкой кафельный пол, с мягким шелестом упала рубашка. Потом вода, струя воды…
— Иди, деда, иди, — донеслось из ванной. — Я не закрываюсь…
Старик остановился на пороге комнаты, оглянулся в полнейшей беспомощности. Жизнь навалилась на него столь злобной своей стороной, столь неожиданно и непоправимо, что он попросту не знал, как поступить. Вначале бросился на кухню и, схватив топорик для разделки мяса, выбежал на площадку. Но тут же остановился и, вернувшись в квартиру, прислушался к шуму воды в ванной. Вышел на балкон, все еще сжимая в руке топорик. Отсюда хорошо была видна квартира, откуда только что вернулась Катя. Окна освещены, за шторами мелькали тени, там продолжалась своя жизнь. Значит, насильники еще там, значит, они и не считали нужным прятаться, скрываться. Значит, по их понятию, не произошло ничего особенного.
Старик вернулся в комнату, сел за стол, прижал кулаки к вискам. С силой постучал ими по голове, словно хотел встряхнуть собственные мозги, понять, что же происходит на белом свете, где он оказался, в какой стране, как жить дальше…
— О, боже, — простонал старик, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. Взгляд его, скользя по комнате, наткнулся на телефон, прошел мимо, но тут же вернулся. Это была подсказка, и старик, вскочив, подошел к аппарату, набрал по памяти номер.
Трубку долго не поднимали, старик тягостно слушал длинные безответные гудки, остро ощущая в них какую-то безнадежность. Но наконец в трубке щелкнуло и он услышал человеческий голос.
— Да! — в голосе было и раздражение, и любопытство — кому-то стало даже интересно узнать, кто так настойчиво ломится поздним вечером в чужой дом.
— Леша? — спросил старик.
— Ну?
— Это я, Леша…
— А, Иван Федорович! Рад тебя слышать! Что это не спится тебе по ночам?
— Зайди, Леша…
— Сейчас? — Старик услышал не только удивление, но и огорчение, досаду, нежелание сниматься с места и куда-то нестись на ночь глядя. — Ну хорошо, — неохотно протянул Леша. — Зайду, если настаиваешь… Оденусь вот только… Если настаиваешь…