Ворошиловский стрелок (Будет немножко больно, Женщина по средам)
Шрифт:
— Покупают. Деньги есть, вот и покупают.
— Тут в другом вопрос… На кой черт им эти гранаты? Кого взрывать собрались?
Старик стоял молча.
Он остановился за спинами собравшихся людей, но близко не подходил. Прислушиваясь к себе, не чувствовал ни сожаления, ни раскаяния.
— За все надо платить, — пробормотал он вполголоса, но его услышал мужичок, стоявший рядом.
— Это верно, Иван Федорович, это верно… Выживет — слава богу, помрет — тоже невелика беда. И без него не пропадем… Верно говорю?
— Авось, — уклонился
— Пришьют, — уверенно сказал мужичок и почему-то рассмеялся. — Я слышал, одному знаешь что пришили? При людях и сказать совестно… И ничего, детенка родил! Во!
— Надо же, — неопределенно ответил старик и, не добавив больше ни слова, поковылял к своему подъезду. Он и в самом деле с трудом передвигал ноги. Ухватившись за перила, помогая себе руками, подтягиваясь, сколько хватало сил, он поднялся на свой этаж, нажал кнопку звонка и почти ввалился в квартиру, когда Катя открыла дверь.
— Ты что, деда? — испугалась она.
— Устал маленько, — ответил он и, сбросив с ног растоптанные туфли, пошел в комнату, прилег на диван.
— Чаю выпьешь? — Катя присела рядом.
— Потом, — старик похлопал ее по руке, попридержал, когда Катя хотела подняться.
— Что там за крики во дворе? «Скорая» приехала…
— А… Что-то взорвалось, — честно ответил старик.
— Все живы?
— Да, все живы.
— А у кого взорвалось-то? — насторожилась Катя, почувствовав, что старик недоговаривает.
— У торгаша этого… Чуханова.
— А «Скорую» кому вызывали?
— Дружку… Есть у него один там долговязый, как оглобля.
— Игорь?
— Может быть… Я их по именам и не знаю.
— И что с ним?
— Вроде нога повреждена, — старик был даже благодарен Кате за то, что ее вопросы позволяли отвечать ему честно. Он не лукавил, действительно у Игоря что-то с ногой, а что именно… Откуда ему знать, он не врач. Это пусть врачи разбираются, последнее время у них и опыт появился — в городе каждый день гремят взрывы. Шла война, но старик не мог определить, кто с кем воюет и на чьей стороне оказался он сам.
Опустившись к горизонту, солнце нашло между домами небольшой узкий просвет, наполнив квартиру Чуханова каким-то зловещим красноватым светом. После отъезда «Скорой помощи» Борис с Вадимом наскоро смогли убрать квартиру, подтерли кровь, поставили на места стулья, стол. Сами они опустились в два низких кресла и сидели, освещенные закатным солнцем, притихшие и потрясенные.
А по комнате мерно и тяжело, из угла в угол ходил полковник Пашутин, изредка поглядывая на приятелей с раздраженным недоумением. Он не мог понять происшедшего, снова и снова задавал одни и те же вопросы. Не потому, что не в состоянии был придумать других, а потому, что задавать одни и те же вопросы было действенным приемом на любом допросе.
— Что пили? — в который раз спросил Пашутин.
— Да отвечали, отвечали уже! — сорвался Вадим. — Шампанское пили! Борис принес несколько бутылок.
— По какому поводу?
— Среда… — ответил Борис, но тут же, спохватившись, постарался исправить оплошность: — Жара, дела дневные закончили… Давно не виделись…
— Сколько?
— Дня три, наверно…
— И как же пережили? — усмехнулся Пашутин.
— С трудом.
— Много выпили?
— Одну бутылку! — заорал Вадим.
— Значит, так… Советую вам обоим чувства свои… И всю свою неудовлетворенность окружающим миром… приберечь до того момента, когда встретитесь в больничной палате со своим подельником. Если к тому времени какие-то чувства у вас еще останутся.
— Каким еще подельником? — хмуро спросил Борис.
— Ну как же, — повернул к нему свое гладковыбритое, пухловатое, розовое лицо Пашутин. Лицо его было в этот момент не просто румяным, а каким-то пылающим в свете красных солнечных лучей. — Вы же проходили по одному делу… Об изнасиловании. И только благодаря моим усилиям находитесь здесь, а не в другом, менее благоустроенном помещении. Там не пьют шампанское, там напитки попроще. Кстати, о шампанском… Много выпили?
— Бутылку на троих, — ответил Борис.
— Да? — усомнился полковник. — А на кухне я видел несколько бутылок… Не меньше трех… И они выглядели довольно свежими, из них еще винный дух шел… Как это понимать?
— Потом уже выпили… Когда Игоря увезли.
— А вы и рады… Осталось двое, значит, каждому больше достанется, да?
— Не надо так, отец, — сказал Вадим.
— С вами можно… С вами по-всякому можно… Насильники, пьяницы… Вся квартира в кровище, а вы шампанское хлещете… С вами можно. Игорю вино понадобится не скоро, если вообще когда-нибудь понадобится…
— Он хоть жив?
— Будет жить, как мне сказали по телефону. Организм молодой, крепкий… Опять же спортсмен, надежда и опора института. Там добавили ему недостающую кровь, еще кой-чего впрыснули для поддержания духа… Речь не о том. Игоря мы уже проехали. Меня интересует, что здесь произошло? Вадим! Отвечай.
— Не знаю… Говорю же — не знаю! Сидели, пили вино из горлышка…
— Шампанское из горла? — удивился Пашутин. — Так ведь невозможно, рот газами распирает! — он весело обернулся от окна.
— У нас получалось.
— Хорошо… Принимается. Дальше.
— Слушали Джексона…
— Этого тощего гомосека? — уточнил Пашутин.
— Называй его как хочешь! Слушали.
— И звук, конечно, был на полную мощность?
— Почти…
— Взрыва не слышали?
— Не было взрыва. Трепались о том о сем…
— О бабах?
— О девочках, — поправил Вадим отца.
— Ну что ж, можно их и так называть, им это нравится… Я слышал в очереди, две бабули по девяносто лет себя девочками называли… Пикантно получалось. Ладно… И что же было дальше? — Пашутин присел к столу, подпер пухлую щеку ладонью.