Шрифт:
Ганс Христиан Андерсен
Воротничок
Жил-был щеголь; у него только и было за душой, что сапожная подставка, гребенка да еще чудеснейший щегольский воротничок. Вот о воротничке-то и пойдет речь.
Воротничок уже довольно пожил на свете и стал подумывать о женитьбе. Случилось ему раз попасть в стирку вместе с чулочною подвязкой.
– Ах!
– сказал воротничок.
– Что за грация, что за нежность и миловидность!
– Ах, нет-нет!
– отвечала подвязка.
– А где вы, собственно, изволите пребывать? Но подвязка была очень застенчива, вопрос показался ей нескромным, и она молчала.
– Вы, вероятно, завязка?
– продолжал воротничок.
– Вроде тесемки, которая стягивает платье на талии? Да-да, я вижу, милая барышня, что вы служите и для красы и для пользы.
– Пожалуйста, не заводите со мной разговоров!
– сказала подвязка.
– Я, кажется, не подавала вам никакого повода!
– Ваша красота - достаточный повод!
– сказал воротничок.
– Ах, сделайте одолжение, держитесь подальше!
– вскричала подвязка.
– Вы на вид настоящий мужчина!
– Как же, я ведь щеголь!
– сказал воротничок.
– У меня есть сапожная подставка и гребенка!
И совсем неправда. Эти вещи принадлежали не ему, а его господину; воротничок просто хвастался.
– Подальше, подальше!
– сказала подвязка.
– Я не привыкла к такому обращению!
– Недотрога!
– сказал воротничок.
Тут его взяли из корыта, выстирали, накрахмалили, высушили на солнце и положили на гладильную доску.
Появился горячий утюг.
– Сударыня!
– сказал воротничок утюжной плитке.
– Прелестная вдовушка! Я пылаю! Со мной происходит какое-то превращение! Я сгораю! Вы прожигаете меня насквозь! Ух!.. Вашу руку и сердце!
– Ах ты рвань!
– сказала утюжная плитка и гордо проехалась по воротничку. Она воображала себя локомотивом, который тащит за собой по рельсам вагоны. Рвань!
– повторила она.
Воротничок немножко пообтрепался по краям, и явились ножницы подровнять их.
– О!
– вскрикнул воротничок.
– Вы, должно быть, первая танцовщица? Вы так чудесно вытягиваете ножки! Ничего подобного не видывал! Кто из людей может сравниться с вами? Вы бесподобны!
– Знаем!
– сказали ножницы.
– Вы достойны быть графиней!
– продолжал воротничок.
– Я владею только барином-щеголем, сапожною подставкой и гребенкой... Ах, будь у меня графство...
– Он сватается?!
– вскричали ножницы и, осердясь, с размаху так резнули воротничок, что совершенно искалечили его.
Пришлось его бросить.
– Остается присвататься к гребенке!
– сказал воротничок.
– Удивительно, как сохранились ваши зубки, барышня!.. А вы никогда не думали о замужестве?
– Как же!
– сказала гребенка.
– Я уже невеста! Выхожу за сапожную подставку!
– Невеста!
– воскликнул воротничок. Теперь ему не за кого было свататься, и он стал презирать всякое сватовство.
Время шло, и воротничок попал наконец с прочим тряпьем на бумажную фабрику. Тут собралось большое тряпичное общество; тонкие тряпки держались, как и подобает, подальше от грубых. У каждой нашлось о чем порассказать, у воротничка, конечно, больше всех: он был страшный хвастун.
– У меня было пропасть невест!
– тараторил он.
– Так и бегали за мной. Еще бы! Подкрахмаленный, я выглядел таким франтом! У меня даже были собственные сапожная подставка и гребенка, хотя я никогда и не пользовался ими. Посмотрели бы вы на меня, когда я лежал, бывало, на боку! Никогда не забыть мне моей первой невесты - завязки! Она была такая тонкая, нежная, мягкая! Она бросилась из-за меня в лохань! Была тоже одна вдовушка; она дошла просто до белого каления!.. Но я оставил ее, и она почернела с горя! Еще была первая танцовщица; это она ранила меня, - видите? Бедовая была! Моя собственная гребенка тоже любила меня до того, что порастеряла от тоски все свои зубы! Вообще немало у меня было разных приключений!.. Но больше всего жаль мне подвязку, то бишь - завязку, которая бросилась из-за меня в лохань. Да, много у меня кое-чего на совести!.. Пора, пора мне стать белою бумагою!
Желание его сбылось: все тряпье стало белою бумагой, а воротничок - как раз вот этим самым листом, на котором напечатана его история, - так он был наказан за свое хвастовство. И нам тоже не мешает быть осторожнее: как знать? Может быть, и нам придется в конце концов попасть в тряпье да стать белою бумагой, на которой напечатают нашу собственную историю, и вот пойдешь разносить по белу свету всю подноготную о самом себе!