Воровская правда
Шрифт:
Беспалый в окружении трех десятков человек — верных корешей — ходил из барака в барак, поясняя зэкам:
— Плешивый Макар — сука! За это он получил по заслугам. Что это за вор, который обижает своих? Он — падло батистовое! Ему уже давно полагалось в запомоенных ходить, и мне стыдно, братва, что вы сами не сунули его головой в дерьмо. Теперь я буду заботиться о вашем благе. Если возникнут какие трудности, обращайтесь ко мне.
Узнав о последних событиях, Леватый только злорадно хмыкнул — лучшего способа расправиться с Макаром и его матросиками нельзя было придумать. Если бы это сделали не зэки, а охрана, пустив в спину вору порцию свинца, так блатные, презрев смерть, сами пошли бы грудью на колючую проволоку, и не исключено, что повторилась
Лишь позже Леватый понял в полной мере, какие далеко идущие последствия может иметь случившееся.
Через месяц Леватому сообщили, что его лагерь будет расширяться. Вокруг планировалось построить рабочие поселки и предприятия по добыче угля, гранита и никеля, на которых будут работать вольнонаемные и расконвоированные. К лагерю уже подводили дорогу, которой предстояло напрямую связать эту заболоченную глухомань с городами. Начальник зоны благодаря разведанным в округе богатейшим месторождениям угля и никеля должен был постепенно переквалифицироваться в директора крупнейшего добывающего предприятия и стать советским промышленным магнатом. Помимо производственных забот, на его плечи ложились проблемы жилищного строительства, безопасности населения и много такого, о чем начальнику удаленного лагеря строгого режима прежде думать не приходилось. Ясно было одно: на реализацию всей этой обширной программы невозможно будет сыскать достаточно добровольцев даже в том случае, если бросить клич по всей России, а потому строить придется зэкам. Значит, опору начальнику лагеря придется искать опять же среди зэков, чтобы основная масса заключенных постоянно чувствовала на своей шее крепкий хозяйский ошейник.
А еще через неделю Леватый получил секретное предписание, которым требовалось выявлять людей, готовых сотрудничать с лагерной администрацией. В дальнейшем таким людям следовало поручать не только надзор за хозяйственными работами, но даже конвоирование заключенных. Для этих целей как нельзя лучше подходила команда Беспалого. Он со своими братками-беспризорниками сумел подмять под себя практически всю зону. Любые указания Беспалого беспрекословно выполнялись, осужденные вели себя так, что скорее напоминали богобоязненную паству, ожидающую слова своего духовного наставника, нежели уркаганов, совершивших в своей жизни не одно насилие.
Леватый стал замечать, что Беспалый с каждым днем все больше и больше вживается в свою новую роль. Теперь он напоминал коменданта, ревностно следившего за порядком. И то, что порой не мог сделать целый взвод вооруженных до зубов конвоиров, мог совершить одним крепким словом Беспалый. В сопровождении нескольких человек, составлявших его личную охрану, Тимофей обходил бараки и добивался такой тишины перед отбоем, какой не случается и в монастырях с самым строгим уставом. Взамен Тимоха просил немногого — свободного передвижения по лагерю, спирта для себя и своей оравы да регулярных экскурсий в женский лагерь, располагавшийся километрах в двадцати на восток от их зоны.
Однажды Леватый прослышал о том, что группировка блатных во главе с Беспалым, пользовавшаяся его покровительством, стала именовать себя «ворами в законе». По мнению Николая Николаевича, это название довольно точно определяло их сущность — построенный в лагере порядок Беспалый и его люди прозвали «законом» и, будучи его официальной опорой, продолжали в то же время оставаться ворами. Негласная поддержка администрации позволила ворам навязать всем зэкам свои принципы, и лагерь, расколотый ранее на множество каст, различавшихся по социальному происхождению, вероисповеданию, возрасту и многим другим признакам, превратился в монолит, в котором правила группа избранных.
Вскоре запросы у Беспалого стали меняться. Он потребовал и получил у начальника разрешение построить себе на территории лагеря небольшой домик, в котором ему прислуживало бы несколько заключенных. От обычной пайки Тимофей также отказался, и теперь пищу ему готовил первоклассный повар, зэк по кличке Колпак, до заключения работавший в московском ресторане. Презрев нары, Тимофей отныне спал на роскошной широкой кровати, всегда застланной белыми простынями.
Образовавшееся на зоне двоевластие вполне устраивало Леватого: если Беспалый верховодил тысячами заключенных, отвечая собственной шкурой за беспорядки на территории лагеря, то начальник зоны — или барин, как его чаще звали зэки между собой, — имел дело лишь с самим Беспалым да с горсткой приближенных к Тимохе воров, а это было и менее хлопотно, и более безопасно.
Леватый тем не менее не выпускал ситуацию из-под контроля, и, если дисциплина начинала расшатываться, он мгновенно урезал пайки и выгонял заключенных на внеплановые работы, тем самым давая понять, кто в лагере настоящая власть. Его профилактические действия законными ворами воспринимались с пониманием, и уже на следующий день нарушителей дисциплины беспощадно наказывали, а порой запомоивали, что было куда страшнее любых побоев — ведь после того, как зэка опустят, у него одна дорога: чистить сортиры да обслуживать чужую похоть.
Уже через полгода невозможно было поверить, что когда-то этот лагерь по всему Заполярью называли «Приютом необузданных». Ватага бывших беспризорников накинула такую крепкую узду на беспредельный лагерь и установила в нем такой жестокий порядок, что всякому крамольнику, посмевшему воспротивиться воле лагерного начальства и указаниям Тимошки Беспалого, тут же надолго, если не навсегда, портили жизнь и здоровье. С трудом верилось, что еще несколько месяцев назад весь лагерь мог легко уходить в отрицаловку, не желая работать на советскую власть и на товарища Сталина. Сейчас даже матерые урки, за всю свою жизнь не проработавшие на хозяина и двух дней, махали кайлом, грузили глыбы породы, таскали тележки с таким рвением, что со стороны казалось, будто им посулили либо золотые горы, либо вечную свободу.
На самом деле урки долбили гранит, подстегиваемые страхом. Надрываясь на лагерной работе, про себя они проклинали и лагерное начальство, и всю эту оголтелую команду беспризорников, и, конечно же, их главаря Беспалого. Зэки волочили огромные куски породы к узкой реке, пробившейся между сопками, складывали их на дощатый помост у воды и, стиснув зубы, мечтали о побеге, который в эти минуты представлялся им куда более желанным, чем изнурительный труд, доводивший их до истощения и полного бессилия. Но бежать было некуда.
Несколько раз осужденные отказывались работать, но всякий раз Беспалый находил способ сломить их сопротивление. Двоих зачинщиков нашли на следующий день с перерезанными глотками; четверо закончили свое существование в петле; человек шесть стали калеками в результате побоев, но большая часть саботажников пополнила прослойку педерастов, для которых, по предложению Беспалого, был выстроен новый спецбарак.
Высококачественный гранит добывался ускоренными темпами, и при этом начальнику лагеря Леватому уже не приходилось мотаться по всем объектам и следить за ходом работ. Теперь Леватый мог позволить себе среди рабочего дня полеживать под пологом, спасая свое краснощекое лицо от свирепого гнуса, и попивать присланный из Ленинграда коньячок. При этом он не беспокоился о том, будет ли сделана работа и выдаст ли их лагерь необходимые объемы гранита для Советской Родины. Леватый знал, что его зэки сделают все в лучшем виде. Ему же самому, мающемуся от безделья, приходилось с нетерпением дожидаться того дня, когда их забытый богом уголок распашут сотни бульдозеров и начнется грандиозное освоение северной земли, примутся строить дороги, заводы, а их лагерь, окруженный множеством поселков, превратится в некое подобие столицы.