Воровская правда
Шрифт:
Два десятка наказанных зэков взывали к Беспалому, требовали встречи с народными депутатами, а когда стало ясно, что помощи не будет, они по тюремной почте простились со всем миром. На следующий день блатари и «козлы» в знак протеста против произвола администрации перерезали себе вены, и когда «дубаки» отомкнули двери барака усиленного режима, то увидели там двадцать мертвецов, лежащих на шконках.
Зэки оставили после себя и предсмертную записку. Они винились перед всем христианским миром в том, что уходят не по-божески, просили братву не поминать их дурным словом, а также снизошли до взаимного прощения —
После того случая Беспалый перетасовал колонию, отправив наиболее дерзких зэков в крытку, а «козлиный» барак пополнился молодняком.
Беспаловская зона была сучьей по всем показателям: преобладанию среди осужденных «козлиного» элемента, беспределу, которым особо отличалась зона, — молоденького осужденного могли опустить только за то, что он был смазлив, — поборам и жадности персонала колонии. Все спорные вопросы решались здесь через «кулак». Но хуже всего было то, что сучья зараза понемногу заползала в барак усиленного режима, где традиционно были сильны воровские традиции, и способствовали этому, как ни странно, сами воры.
Орех своими действиями не укреплял воровской закон, а, наоборот, расшатывал его. Он вершил суд по-своему, совсем не учитывая воровских понятий. Вместо того чтобы погасить конфликт в зародыше, он, наоборот, удовлетворяя собственное любопытство, частенько раззадоривал спорящих. Не в меру вольготно чувствовали при нем себя активисты, а в отдельных случаях они пытались даже наступить на хвост ворам. Вместо того чтобы облегчить режим, Орех ужесточал его, а значит, «лил воду на мельницу» оперов. Плохо при нем было не только обиженным и мужикам, даже блатные начинали поскуливать, оглядываясь на сучьи замашки вора в законе Ореха.
Варяг согласился на перевыборы смотрящего не случайно: он был уверен, что блатные выберут его и без поддержки большого сходняка. Он хотел преподать Ореху хороший урок, но не в сучьих традициях, которыми отличалась зона, а по настоящим воровским понятиям.
Орех был не в духе. Братва совсем распоясалась, и на двери его каптерки, где он обычно любил распивать чаи, какая-то злодейская рука вывела белой краской: «Мишка — сука». Мерзкая надпись, ничего не скажешь!
Смотрящий поднял на ноги всех блатных и повелел разыскать наглеца, но все их старания ни к чему не привели. Ухмылки многих из них говорили, что они скорее всего позволят расчленить себя на части, чем выдадут «виноватого».
Дальше — больше. Едва была закрашена позорная надпись, как тотчас появилась новая: «Суке пришла половина». Что указывало на досрочное освобождение Ореха. Ни для кого не было секретом, что Орешин добивался досрочного освобождения, а в его положении подобное было весьма постыдным делом. Это суке пристало считать денечки до «красного» дня календаря, а вор отсиживает от звонка до звонка и никогда не унижается до просьбы о сокращении срока. В этот раз сыскари Ореха оказались попроворнее — уже через час они выяснили, кто был этот «писатель». Им оказался пацан, который находился под покровительством Варяга, и запомоить его было равносильно вызову самому Варягу. Отважиться на такую дерзость Орех не смел. Однако он наказал своим «шестеркам» мочить всякого, кто станет неуважительно высказываться в адрес смотрящего.
Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что власть Ореха в лагере тает так же стремительно, как снеговик на весеннем апрельском солнышке. Даже мужики, еще совсем недавно тихие, стали выражать открытое неудовольствие излишними привилегиями блатных.
Орешин явился к Александру Беспалому, не скрывая своего раздражения. У него имелись причины обвинять хозяина в непоследовательности: полковник обещал изолировать Варяга в одном из старых бараков, приставить к крыльцу крепких вертухаев, но вместо этого тот расхаживал по зоне, словно по собственной квартире.
Беспалый с самым серьезным видом выслушал претензии Ореха. Несмотря на некоторое охлаждение к своему подопечному, он считал его важным винтиком в созданной им лагерной машине. А за агента такого уровня, каким был Мишка, можно было сдать десяток рядовых стукачей. Конечно, в последнее время Орешин стал вести себя несколько странно, считая себя на зоне едва ли не козырным тузом, — маленький человечек с замашками полубога. Но за те услуги, которые он оказал Беспалому, можно было простить его нелепые поступки, непослушание дежурным офицерам и побои, на которые он не скупился и от которых пострадал не один заключенный.
— Скоро зэки начнут морщиться только при одном упоминании моего погоняла, — раздраженно жаловался Орех.
— Дави всех несогласных! — коротко распорядился Александр Беспалый.
— Если так дела пойдут дальше, то мне придется прижать всю колонию, — с досадой буркнул Орех. — Вчера я влепил одному блатному пощечину за наглую улыбочку. Нервы, знаешь ли! Не удержался. Хотя братва таких поступков не одобряет, в конце концов, я законный, а не какой-то там бычара.
— И что ты предлагаешь?
— Что я предлагаю? Надо запереть Варяга вместе со всей его сворой в барак и приставить к нему вертухаев понадежнее.
Беспалый едва удержался, чтобы не съязвить: «А расстрелять его не надо?» Но отвечал со всей серьезностью:
— А ты не боишься последствий? Зэкам это может не понравиться. Все-таки они его считают смотрящим…
— На зоне смотрящий я, а не он! — отрезал Орех. — Что касается остального… побазарят и успокоятся. А потом, это будет для него хорошим уроком.
— Хорошо, — не сразу согласился хозяин, — завтра они будут сидеть в бараке, но часовых к ним приставить я не могу. Рискованно все это! Ты вот что, черкни все свои соображения на бумажку, обдумать все это надо.
Александр Беспалый был из того племени хитрых начальников, которые использовали для своего блага любые трения между заключенными, порой даже искусно создавая их. При всей своей патологической ненависти к ворам он видел в них достойных соперников. Настоящие личности, готовые пойти за свои убеждения даже на костер, подобно еретикам Средневековья. А такое самопожертвование всегда достойно уважения. На утренней поверке он мог пожать руку смотрящему или подпаханнику — нечто подобное проделывают генералы вражеских армий, когда затянувшаяся война сводит их за круглым столом переговоров.