Воровской цикл (сборник)
Шрифт:
— Эльза Вильгельмовна! Я обещал показать сим девицам, как истинная кадриль танцеваться должна! Без вашего согласия! умоляю!
— Стара я, Пашенька, кадрили вытанцовывать!.. ты уж сам...
Молчит.
Ждет.
— Пашенька!.. ну хорошо, хорошо, идите в залу, я скоро...
— Если позволите, Эльза Вильгельмовна, я обожду здесь.
— Милый вы мой мальчик! знаете, я должна вам...
Стены пошли вприсядку; потолок холла накренился, завертелся безумным волчком. Что с тобой, Княгиня?! — еле удержавшись на ногах, ты ухватилась за перила. «О розы алые! в хрустальных гранях вазы!..» — закричал кто-то в самое ухо; оглушил, испугал.
Опьянела?!
И
Феденька в Закон выходит.
На собственном опыте ты знала: канун выхода в Закон оба — и крестный, и крестник — чувствуют примерно за сутки. Чтобы было время укрыться от назойливых глаз, лечь на дно; уединиться. Сейчас же творилась околесица: тебе не дали времени! совсем! снег на голову! Еще минута, может быть, две, и ты рухнешь на мраморный пол, раскинешься бесчувственным манекеном — они вызовут врача, станут мельтешить, спасать, подсовывать флаконы с нюхательными солями...
Боже!
Если б еще знать: как ты выглядишь со стороны, когда Закон призывает тебя к себе?
Как?!
— Эльза Вильгельмовна? Вам плохо?
— Ничего... ничего, Пашенька! девочки!.. вы идите, я сейчас...
Он кинулся вниз; подхватил сильными руками, не дал упасть.
— Я позову кого-нибудь?! Зиночка, Варя! скажите начальнице...
— Не надо. Мне хорошо.
Ты врала.
Тебе было плохо; хуже, чем секунду назад.
Потому что все прошло: потолок, стены, круговерть выхода в Закон. Ты вполне могла идти плясать вторую кадриль, Княгиня, кокетничать с молоденьким Аньяничем, являть Зиночке и Варе пример неувядающей молодости, пить хоть второй стакан водки, буде швейцар расстарается сбегать в лавку...
Чудо захлестывалось петлей на шее.
Тебе снилось повешенье, Княгиня?! — сон в руку, в ладонь, в кулак, крышка люка проваливается вниз, слитный вой толпы оглушает («А-а-ахххх!.. а-а-а...»), и ты летишь, летишь, летишь в бездну с обрывком веревки на шее — смешной, страшный, безнадежный флаг бывшей жизни.
...где-то...
...где-то там...
...где-то там, в месте, название которому еще не придумано на языках человеческих, выходил в Закон леший-Федька — а ты, Дама Бубен, фея-крестная, находилась здесь, на этом дурацком балу, в здравом уме и трезвой (ну, лишь слегка подвыпившей) памяти.
Дура! дура! дура!.. дуракам Закон не писан.
— Пашенька... да идите же наверх!
Он подчинился.
Двинулся вслед за институками по ступеням, оглядываясь через плечо; лицо облав-юнкера, всегда малоподвижное, на этот раз дергал нервный тик: левое веко трепетало не в такт, отчего казалось, что Пашка шутовски подмигивает. Удивительно для будущего офицера Е. И. В. особого облавного корпуса «Варвар», но сейчас тебе было не до удивлений.
Ты готовила финт.
X. ДРУЦ-ЛОШАДНИК или ТАМАРА И ДЕМОН
И скажешь: "Били меня, мне не было больно;
толкали меня, я не чувствовал.
Когда проснусь, опять буду искать того же". Книга притчей Соломоновых
...Ну, здравствуй, Ефрем, Лошадиный Отец. Очередного крестника привел? Вижу, привел. Летит, летит времечко... который это уже у тебя? Третий? Четвертый? И новый, небось, на примете есть? Ну, тогда, если повезет, еще свидимся,
Давай, парень, вперед! Хороший у тебя конь; только норовистый, горячий — как и ты сам, бэнгоро.[59] Ну, гляди, не свались.
Пошел!
Все это было, было, было уже бессчетные тысячи раз, и даже само слово «было» успело потерять для меня всякий смысл. Было? Есть? Будет?
Какая разница?!
Но сегодня я не желаю заниматься худшим из людоедств — доеданием самого себя. Сегодня праздник самообмана. Ведь я был, есть, буду во всех вас, а значит, и вы все — во мне, с вашей радостью и болью, страхом и нетерпением, заносчивостью и сомнениями — я киплю в вас, вы бурлите во мне, и каждый раз, далеко, в глубине души (есть ли у меня душа? нет, не так: есть ли у меня что-нибудь, кроме души? моя ли это душа? впрочем, не важно...) — в той глубине, которую я по привычке зову душой, что-то замирает в ожидании: а вдруг именно сегодня, сейчас — получится? вдруг гладкощекий сопляк, растрепавший буйную смоль кудрей — призрак долгожданного исхода? что, если?..
Нет, нет, я спокоен. Не надо. Я равнодушен; то, что я по привычке зову душой, покрылось пылью столетий и заросло паутиной бесплодного ожидания; я — оскопленный чудотоворец, разучившийся верить в чудеса! Если я не достучался до вас тогда, когда еще было не поздно исправить ошибку, притворившуюся успехом, когда я еще оставался человеком... человеком?.. величайшее чудо из чудес — достучаться, быть понятым... нет, не верю.
А ты скачи, мальчик, скачи.
Бог в помощь.
Только не думай, что верхом ты доберешься до меня быстрее. Видишь: твой конь едва перебирает ногами, и тишина вокруг вас плавится свинцовой патокой. Помнишь? бывало?! — да, во сне. Пытаешься проснуться? Вырваться из липких лап кошмара? Правильно пытаешься; ты умница, бэнгоро. Вот только посмотрим, до какой степени ты умница.
Посмотрим, когда доскачешь.
...раньше ты б у меня не через буреломы скакал! горы на пути бы вставали — до неба, пропасти — без дна! Красота! ужас! Куда там конь — на драконах летать пришлось бы!.. И не в патоке увязал бы: что патока?! вморозил бы я тебя по самые очи черные в глыбу льда — поди, выберись! Извини, бэнгоро: не могу. Здесь мы на равных. Потому что могу я лишь вровень с вами, а вы можете все меньше и меньше... mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa![60] Я пытаюсь, я каждый раз пытаюсь исправить свою ошибку, заложенную в фундамент здания, ставшего моим мавзолеем, я мечтаю разлить на землю проклятую похлебку из чечевицы, сдуру выменянную на дар первородства! — а вы упираетесь руками-ногами-рогами, честью-совестью-гонором, вы мешаете, полагая втайне разные глупости! я — так, вы — этак, я — ну? вы — хрен гну! я — да услышат глухие! а вы — затычки в уши и мимо острова Сирен, привязав себя к мачте...
Ну, огонь — это понятно. Через огонь вы все проходите. Впервой ли? Я же вам тот огонь и зажигал, когда Договор подписывали.
Я, спертый Дух Закона.
Что, думаешь, приехал? Думаешь, все? скатертью дорожка?! Дудки, бэнгоро, не все. Вот она, твоя судьба: поди, обмани! объегорь! Страх всякого конокрада: озверевшие мужики с кольями да с вилами. Взяли тебя на горячем, со сведенным конем — не жди пощады.
Выкрутишься?
И в ответ на меня снисходит запоздалое озарение.
Увы, бэнгоро, не от тебя.