Воровство и обман в науке
Шрифт:
— Иди со мной, тебя зовет Марцелл.
— Какой еще Марцелл?! Я должен решить задачу!
Разгневанный римлянин выхватил меч и убил Архимеда. По третьей версии успел крикнуть:
— Остановись, подожди хотя бы немного. Я хочу закончить решение задачи, а потом делай, что хочешь! "
Показательны в этом смысле и предсмертные слова русского естествоиспытателя Михаил о Ломоносова, зафиксированные находившемся при его постели Якобом Штелиным: "Друг, я вижу, что я должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть. Жалею токмо о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял для пользы Отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь при конце жизни моей должен
Вдумываясь в суть этой фразы, можно только предполагать что же тогда творилось в душах Карозерса, Бойаи, Кантора, Майера, да и других, неудостоившихся такого признания, как Архимед или Ломоносов, ученых, которые тоже всей силой сердца стремились к "приращению наук" и сами себя обрекли на отказ от последних намерений! И какие же непосильные страдания должен был испытывать после пережитого чернобыльского кошмара крупнейший российский физик-ядерщик А.АЛогунов, если они заставили его пустить себе в лоб пулю?! А муки нереализованного творчества? Кто и какой мерой может измерить их?
Когда случается с архивных полок из-под покрова пыли извлечь чьи-то забвенные труды, то порой просто диву даешься, сколько глубочайших мыслей и идей оставалось невостребованными или было намеренно упрятано в книгохранилищах от людских глаз. Хорошо, что хоть иногда все-таки удается открыть взорам эти сокровища, вписать в историю незаслуженно забытые имена и посмертно реабилитировать невинно осужденных, возвратив мученикам науки некогда растоптанную честь, а человечеству — их бесценные идеи, которые воспринимались прежде как подлинное безумство. Иногда…
Но чаще, к сожалению, происходит другое. Не праведного суда и мартиролога удостаиваются некогда оболганные и безвестно пропавшие в своих эпохах мыслители и провидцы, а новых поношений и распятий. Причем преодолеть барьер беспамятства и исключить хулу бывает невозможным даже тогда, когда находятся люди, готовые открыто свидетельствовать в пользу пострадавших. Те, кто "пишет историю", по-прежнему предпочитают отмахиваться от истины, как от назойливой мухи.
Неужели смотреться в кривое зеркало приятнее? Неужели безразличие настолько стало нормой общественного сознания, что нас перестали возмущать исторические перекосы? Как ни странно, в нашей жизни все течет, но ничего не меняется. Не меняется и наше отношение к узникам совести, благодаря которым в ученой среде и в самые трудные времена сохранялись островки подлинной чистоты и нравственности. Той самой, от которой отчаянно пытаются избавиться так называемые "деловые люди" и зарвавшиеся политики. И не с их ли "благословения" получается так, что самые белые пятна в науке долгое время остаются не закрытыми, а замаранными?
Чем не угодил истории Генри Кавендиш?
Вынесенное в заголовок имя этого ученого связано с его опытами по "взвешиванию" Земли. Что же это были за опыты? Кавендиш знал, что тяготение распространяется на огромные расстояния. Но обязательно ли следить за движением звезд, чтобы определить величину "тяговой" силы?
Если притяжение существует между любыми двумя объектами, то почему бы не измерить действующую между ними силу, не забираясь в поднебесье? Почему не взять, например, два шара и не проследить, как один будет притягиваться другим? Опасность ошибки кроется только в крайней слабости действующих сил, которые можно не заметить. А если провести эксперимент с величайшей осторожностью? Выкачать из аппарата воздух, удостовериться в отсутствии электрических зарядов и тоща уже попытаться произвести измерения?
Так ученый и поступил. Соорудил прибор, напоминающий деревенское коромысло, и на его концах разместил миниатюрные шары из свинца. При помощи этого в целом нехитрого устройства ему действительно удалось обнаружить силу, действующую между двумя большими свинцовыми шарами и этими закрепленными небольшими шариками. Коромысло Кавендиша болталось на очень тонкой упругой нити, за закручиванием которой он тоже тщательно следил. Величина силы, высчитываемая Кавендишем, все время была обратно пропорциональна квадрату расстояния, что позволило, зная массу и расстояние, рассчитать коэффициент, равный 6,6710– 11 Н•м /кг.
Вроде бы все это было известно и раньше. Да, все, кроме массы Земли! Кавендиш своим опытом наглядно продемонстрировал, какому, в сущности, простому правилу подчиняются все планеты и звезды, и что, овладев этим правилом, можно запросто предсказывать их будущее. С этого кавендишева эксперимента, пожалуй, и началась эра научного моделирования. Но заговорили о ценности его исследований лишь к концу XVIII столетия. Чем же не угодил истории Генри Кавендиш? Так уж получалось, что при жизни талантливый английский физик-аристократ публиковал только те исследования, в достоверности которых у него не было и тени сомнения. Поступай он иначе, возможно, человечеству повезло бы куда больше. Но Кавендиш иначе не мог, он просто был не в состоянии поступаться принципами, которым свято следовал всю жизнь.
Эта сверхосторожность выражалась и в его крайнем немногословии. За всю жизнь он произнес меньше слов, чем обычный человек произносит за год, и напечатал гораздо меньше статей, чем новоиспеченный ныне аспирант. Может быть, она проистекала от излишней мудрости или робости ученого, но только из-за нее многие работы Кавендиша долгое время оставались неизвестными. Так же, как и он сам. Только после того, как стараниями Джеймса Кларка Масквелла в 1879 году был найден и опубликован весь его научный архив, открылось, что этот молчун, скромняга и сверхоригинал в отдельных случаях намного опережал науку своего времени.
Оказалось, что за четырнадцать лет до Шарля Огюстена Кулона, сформулировавшего в 1785 году основной закон электростатики, Кавендиш пришел к выводу, что сила электрического взаимодействия должна быть обратно пропорциональна квадрату расстояния между двумя противоположными зарядами. Чувствуете? Та же зависимость, что и при расчете силы взаимодействия между небесными телами. Подобную зависимость, кстати, наблюдали также современники Кавендиша Даниил Бернулли (1760 г.) с Джозефом Пристли (1766 г.). Что помешало этим двоим предстать миру, история вообще умалчивает. Факт же таков: школьники по сию пору убеждены, что получают свои "пятерки" и "двойки" за закон Кулона.
Конечно, оно звучит проще, чем закон Бернулли — Пристли — Кавендиша — Кулона, но можно было бы ради справедливости воспользоваться и аббревиатурой, либо отдать приоритет первому — Бернулли. Хотя бы потому, что "Кулон нам друг, но истина дороже". Истину исказили. Науку окулонизировали.
Спасибо, что отыскался хоть один правдолюбец — Максвелл. Ведь если бы не он, то мы в полной уверенности вслед за современной российской поп-звездой могли распевать: "узелок завяжется, узелок развяжется, а приоритет того, с кем совсем не вяжется!" Развязав узелок на архивных папках Кавендиша, Максвелл, потянув ниточку, вытянул из исторического клубка такие переплетения судеб, такую путаницу имен, что для одного их заучивания понадобилось бы завязать не один узелок на память.