Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— Передай мою благодарность командующему четвертым полком — он сумел подготовить своих солдат даже раньше, чем ожидалось.
— Сделаю, господин генерал, — четко ответил воин, склонив голову.
— Что еще на сегодня? — деловито спросил генерал Хэлянь.
— Осмотр алхимической мастерской, — с готовностью ответил солдат. — Мастера ввели в работу третий котел, что должно серьезно ускорить варку яда.
— Это подождет, — лениво протянул тангутский генерал. — Сначала — обед, — он повернулся в сторону приземистого здания с широкой черной вывеской, на которой значилось «Школа Сильнейших», и двинулся в его направлении.
— Как же удачно, что Жэньюну удалось добыть сведения
* * *
— А Чоу! А Чоу, негодный мальчишка! Где ты прячешься?! Вот увидишь, в этот раз, твой отец точно тебе всыпет! — восклицал Бао Бутун, неуклюже ковыляя по двору.
Вдруг, обрамленное седой бородой лицо мужчины расплылось в хитрой улыбке, и он резво развернулся — как раз вовремя, чтобы мальчик, выскочивший из-за угла со звонким криком, влетел прямо в ждущие руки старого воина, и затрепыхался, ухваченный за шиворот.
— Так нечестно, — заныл пойманный, повиснув в руках Бао Бутуна. — У тебя руки длиннее, дядюшка. Если бы не это, я бы точно тебя достал.
— Если бы, сидя в своей засаде, ты не шуршал, точно сотня выводков крыс, то у тебя была бы возможность, — с хитрой улыбкой ответил старик. — А если бы не вопил во время прыжка, то она из ничтожной выросла бы до мизерной.
— Львы и тигры рычат во время броска на добычу, — заявил мальчик, задирая нос. — Я знаю — мне папа рассказывал.
— Вот когда научишься вселять страх в сердца врагов своим боевым кличем, точно тигр — рыком, тогда и будешь вопить, — невозмутимо ответил Бао Бутун, отпуская пойманного сорванца. — Пока же, твои крики могут разве что насмешить.
— Ну и ладно, — не расстроился ребенок, и заканючил:
— Расскажи лучше что-нибудь интересное, дядюшка Бао! Пожалуйста! Ты так и не закончил историю, как папа и мама поженились! Это правда, что мама была служанкой в папином доме?
— Не служанкой, но доверенной работницей, — строго поправил его пожилой воин. — Старый господин заботился о ней, и ее подруге-предательнице, как о родных дочерях. В благодарность, они работали на твоего отца. Ну, благодарность одной из них быстро иссякла, — он безрадостно усмехнулся.
— Как интересно, — с горящими глазами протянул ребенок. — Расскажи еще, дядюшка! Про моего деда, или что-нибудь из папиных дел.
— Некогда, — спохватился Бао Бутун. — Ты, со своими играми, опять опаздываешь на ежедневную тренировку. Вот увидишь, на этот раз, господин Мужун точно осерчает.
— Тогда пойдем скорее, — тут же предложил Чоу. — Чего стоишь, дядюшка? Догоняй! — и, высунув язык на прощание, он со всех ног припустил по двору поместья. Старый воин, весело усмехнувшись, заковылял следом.
Он нагнал мальчика очень скоро — тот терся и мялся у двери в большой зал усадьбы, не решаясь пройти внутрь. Насмешливо фыркнув, Бао Бутун отодвинул в сторону дверь, и подтолкнул Чоу вперед. Тот, понурясь и втянув голову в плечи, вошел.
Прямоугольник света, порожденный проникшими в открытую дверь солнечными лучами, обрисовал фигуру сидящего внутри зала мужчины. Тот выглядел глубоким стариком, древним, точно горы — полностью седые волосы, бледная до прозрачности кожа, и многочисленные морщины говорили о возрасте много большем, чем у Бао Бутуна — чернота в бороде последнего окочательно сдала позиции седине, а линии морщин расчертили его лицо и лоб вдоль и поперек, но грузный воин все еще глядел бодро и неунывающе. Сидящий же в зале выглядел мертвецом.
— Мужун Чоу, — прошелестели его бледные губы. — Сейчас
— Да, папа, — виновато ответил мальчик, и, пройдя чуть дальше в зал, принял начальную стойку техники шагов.
— Бутун, — едва слышно промолвил мужчина. — Какие новости из старого поместья?
— Странные Братья обшарили его сверху донизу, — откликнулся старый воин, подходя ближе. — Они унесли не только Хранилище Хуаньши, но и все остальное, что было припрятано на черный день. Мои люди не обнаружили ни единого целого тайника.
— Конечно, предательница ведь с ними, — зло прошипел седовласый. — Ей, мерзавке, известны многие тайны моей семьи, но не все, не все, — его смех зашуршал ползущей змеей. — Ничего страшного — того, что знаю я, хватит для обучения А Чоу. Когда он завершит свою подготовку, все враги семьи Мужун заплачут кровавыми слезами! Все они вспомнят меня, Мужун Фу, перед тем, как мой наследник заберет их жизни!..
Бао Бутун едва слышно вздохнул. Одержимость его старшего местью, оставившая след даже в имени его первенца[1], очень не нравилась старому воину. Он прекрасно помнил тот бой, в котором погиб Гунъе Гань, как и тот, что стоил Мужун Фу всей накопленной силы. Помнил, и не хотел их повторения для малыша Чоу. Но он знал, что его старший не послушает увещеваний давнего соратника, как не слушал он жену, замкнувшуюся в себе, и редко выходящую из своих комнат. Новое поместье семьи Мужун все чаще напоминало Бао Бутуну склеп, в котором поселился мстительный дух, дух пока еще живого мертвеца, некогда бывшего лучшим воином юга. Один лишь маленький Чоу разбавлял окружающую их могильную тишину своими играми и выходками. Старый воин оглядел усердно тренирующегося мальчика, и попытался выбросить грустные мысли из головы.
* * *
Двое сорванцов, мальчик и девочка, чумазые, босые, и в холщовых рубахах не по размеру, с радостными воплями гонялись друг за другом, ловко перепрыгивая через напуганных кур, и огибая посадки брюквы. Крепкий ещё старик увлеченно копался в огороде, прикрыв голову от палящего солнца широкой соломенной шляпой. Двое пожилых тётушек самозабвенно беседовали у колодца, позабыв о пустых ведрах — судя по сердитым голосам, беседа шла о нравах распущенной молодежи, совсем забывшей приличия. Но самой важной личностью в этой большой и дружной крестьянской семье была, без сомнений, молодая мать.
Все ещё двигающаяся чуть неуверенно, она держала на руках младенца, замотанного в пеленки так, что одни лишь большие, любопытные глаза выглядывали из-под слоев ткани, с интересом осматривая такой огромный и незнакомый мир. Муж женщины осторожно поддерживал супругу под руку, что-то ласково ей говоря, и та с добродушной улыбкой кивала в ответ.
Е Эрнян, наблюдающая за всем этим благолепием с вершины близлежащего холма, скривила губы в недовольной гримасе. Она уже долго подумывала о том, чтобы перелететь через невысокую ограду хутора с помощью техники шагов, выхватить младенца из рук неуклюжей простолюдинки, и сбежать от криков и суматохи ограбленной семьи, чтобы вволю понянчиться с украденным ребенком. Но вместе с зовом этой давней привычки, Способная на Любое Зло ощущала нечто иное — нежелание. Нежелание видеть, как счастье и нежность на лицах молодой крестьянской пары обращаются ужасом и горем, как увлеченная беседа тётушек превращается в надрывный плач, как старик в огороде смотрит ей вслед с бессильной злостью, шепча проклятия, как умолкают дети, придавленные общим горем. Нежелание отнимать радость у счастливой семьи.