Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
— Однако в спорте вы разбираетесь.
— Ну, не знаю. Просто видел много схваток.
Какое-то время он молчал. Нас чуть не задело такси, и он затормозил, ловко и спокойно, избегая столкновения. Не выругался, не надавил на клаксон. И сказал:
— Канелли должен был продержаться до восьмого раунда. Должен был как следует измотать Кида, но особенно не высовываться и на нокаут не нарываться. А он нарвался и потому сломался уже в четвертом.
— Но Кид не знал, что все обговорено?
— Конечно, нет! До сих пор он честно выигрывал все свои встречи, но с боксером типа Канелли надо держать ухо востро. Так к чему было портить парню карьеру?
— Типичный корнер [3] .
— Согласен.
— Иногда провоцирует правой. В четвертом раунде, например.
— Да, — подтвердил он. — И хотя этот прием считается запрещенным, обычно это сходит парню с рук.
— Сегодня могло и не сойти. Если, конечно, Канелли всерьез хотел бы выиграть.
— Но может, он вовсе этого и не хотел.
Так, болтая о боксе, мы доехали до Сто сороковой улицы, где Чанс, проделав элегантный U-образный разворот, притормозил возле водоразборного крана. Мотор выключил, но ключа зажигания вынимать не стал.
3
Боксер, действующий в основном боковыми ударами.
— Сейчас вернусь, — сказал он. — Только провожу Соню наверх.
За все это время девушка не произнесла ни слова. Обойдя автомобиль, он распахнул для нее дверцу, и она направилась к одному из больших жилых домов, выходивших фасадом на улицу. Я записал адрес в блокнот. Минут через пять он вернулся, сел за руль, и мы снова повернули к центру.
Довольно долго мы ехали молча. Он заговорил первым:
— Так какое у вас ко мне дело? Это имеет отношение к Киду Баскомбу?
— Нет.
— Так я и думал. Тогда о ком же речь?
— О Ким Даккинен.
Он смотрел на дорогу, выражение его лица не переменилось. Затем произнес:
— Вот как? Ну и?..
— Она хочет уйти.
— Уйти? Откуда уйти?
— Из дела, — сказал я. — Ну, от вас. Короче, она хочет, чтобы вы ее отпустили... Хочет бросить это занятие.
Мы остановились на красный. Он молчал. Зажегся зеленый, машина тронулась. Проехав еще квартала два, он спросил:
— Кто она вам?
— Друг.
— Что это означает? Вы с ней спите? Хотите жениться на ней? Друг — это слишком емкое слово, тут много нюансов.
— Только не в данном случае. Она просто моя приятельница и поэтому попросила помочь.
— Поговорить со мной?
— Да.
— Но почему она сама мне не сказала? Мы ведь довольно часто видимся. И вам не пришлось бы бегать по городу и искать Чанса. Да я только вчера у нее был.
— Знаю.
— Вот как? Но почему она мне ничего не сказала?.
— Она боится.
— Боится меня?
— Боится, что вы ее не отпустите.
— И что я изобью ее, да? Изуродую? Буду гасить сигареты о ее грудь, да?
— Ну, что-то в этом роде.
Он снова погрузился в молчание. Машина скользила неслышно и гладко, словно во сне. Затем он сказал:
— Пусть уходит.
— Прямо так?
— А как еще? Я, знаете ли, не работорговец. Белым мясом не торгую, — в
— У нас есть общие знакомые.
Он покосился на меня.
— ВЫ БЫЛИ ПОЛИЦЕЙСКИМ, да? Детективом? Ушли из полиции несколько лет назад. Убили какого-нибудь ребенка и уволились из страха перед наказанием, да?
Он был достаточно близок к истине. Шальной пулей, вылетевшей из моего револьвера, была убита маленькая девочка — Эстрелита Ривейра... Но вовсе не страх наказания подтолкнул меня уйти из полиции. Просто этот несчастный случай заставил взглянуть на мир по-иному, и мне как-то расхотелось быть полицейским. Как, впрочем, хорошим мужем и отцом, как и жить на Лонг-Айленде. И вот я оказался без работы, без семьи, обитал теперь на Пятьдесят седьмой и убивал время, часами просиживая у «Армстронга». То, что именно этот злосчастный случай со стрельбой послужил толчком, привел, что называется, лавину в движение, было несомненно. Но, думаю, что и без того трагического события судьба рано или поздно привела бы меня к той жизни, в какой я сегодня барахтаюсь.
— Итак, вы нечто вроде отставного детектива, — заметил он. — Она вас наняла?
— В некотором смысле.
— В каком же? — Впрочем, разъяснении он дожидаться не стал. — Не в обиду вам будет сказано, она только напрасно потратила свои деньги. Вернее, мои деньги, тут уж как посмотреть. Если решила положить конец нашему союзу, так бы и сказала, и ни к чему было нанимать детектива, можно было обойтись без посредника. А что она собирается делать дальше? Вернется домой?
Я не ответил.
— Хотя нет, думаю, она останется в Нью-Йорке. Но на что будет жить? Боюсь, это — единственное ремесло, которое ей знакомо. Больше она ничего не умеет. И где будет жить? Я плачу за ее квартиру, оплачиваю все счета, сам покупаю ей одежду... Не уверен, чтобы кто-нибудь спрашивал Ибсена, где будет жить его Нора. Возможно, наша Нора поселится у вас. Я не ошибся?
Я посмотрел на улицу. Мы находились перед входом в мою гостиницу. Как мы здесь оказались, я не заметил.
— Когда будете говорить с Ким, — сказал он, — можете сообщить, что запугали меня так, что я бросился бежать от вас сломя голову.
— Но к чему мне это говорить?
— Чтобы она думала, что не напрасно потратила на вас деньги.
— Она потратила их не напрасно! — разозлился я. — А уж что будет думать по этому поводу, мне безразлично. Я передам ей ваши слова, вот и все.
— Вот как? Ладно. Заодно передайте, что я загляну к ней. Просто чтобы убедиться, что это действительно ее идея, а не чья-то еще.
— Передам.
— И еще добавьте, что у нее нет причин меня бояться, — он вздохнул. — Они считают себя незаменимыми, вот в чем их глубочайшее заблуждение. Если бы она знала, что заменить ее любой другой девушкой не составляет никакого труда, наверняка бы повесилась от отчаяния. Они приезжают сюда целыми автобусами, Скаддер! Каждый день, каждый час толпы этих девчонок, готовых торговать собой, прибывают в город. И каждый день толпа таких же вдруг решает, что в жизни есть занятия получше, чем обслуживать столики или сидеть за кассой. Я бы мог открыть офис, Скаддер, и принимать от них заявки, и ко мне бы выстроилась очередь во всю улицу.