Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
— А знаешь, Мэтт, я, кажется, начинаю верить, что из этого что-то получится. Хотя у меня весь стол завален разным дерьмом, руки не доходят разгрести, а ты достаешь меня этой ерундой! — ворчал он.
— Зато представь, как лихо ты будешь выглядеть, если эта небольшая зацепка приведет к убийце.
— И мне достанется вся слава, да?
— Ну, кому-то должна достаться.
Мне осталось позвонить еще трем проституткам — Санни, Руби и Мэри Лу. Номера их телефонов были записаны в блокноте. Но я решил, что шлюх на сегодня достаточно. Позвонил Чансу, просил передать,
Я достал стихи Донны Кэмпион и снова перечитал. На мой взгляд, крови тут было предостаточно — яркой артериальной крови, принявшей затем разные оттенки: от алого до ржаво-коричневого. Я вспомнил, что Ким была еще жива, когда писалось это стихотворение. Но почему тогда в этих строчках так явственно ощущались мрачные, трагические нотки? Может, Донна знала о чем-то? Или же мне видится здесь то, чего нет?
Она упустила еще один цвет. Золото волос Ким. Возможно, солнце как символ и компенсировало этот пробел? Перед глазами мелькнули золотые косы, уложенные вокруг головы, и я вспомнил Медузу работы Джен Кин. И без долгих размышлений снял телефонную трубку и набрал номер. Я не звонил Джен сто лет, но память услужливо извлекла этот номер на поверхность, словно иллюзионист, выдергивающий из колоды нужную карту.
Четыре гудка. Я уже собрался было опустить трубку, как вдруг услышал ее голос — низкий, немного запыхавшийся.
Я сказал:
— Джен, это Мэтт Скаддер.
— Мэтт! Ой, знаешь, а я как раз о тебе вспоминала! Буквально час назад. Погоди минутку. Я только что вошла, пойду пальто сниму... Ну, вот... Как поживаешь? Страшно рада тебя слышать!
— У меня все хорошо. А как ты?
— Тоже не жалуюсь. Потихоньку, полегоньку...
Избитые, дежурные фразы...
— Все еще ходишь на эти свои собрания?
Ага. Кстати, как раз пришла с одного. Ну, а твои дела как?..
— Неплохо.
— Рада.
— Что у нас сегодня, пятница? Среда, четверг, пятница... Не пью вот уже три дня, — сказал я.
— Но, Мэтт, это же здорово! Просто прекрасно!
Чего уж тут такого прекрасного?..
— Да, наверное, — согласился я.
— А ты посещаешь собрания?
— Ну, время от времени. Не уверен, что созрел для публичных излияний.
Мы поболтали еще немножко. Она сказала, что, возможно, как-нибудь на днях мы встретимся на одном из собраний. Я заметил, что это не исключено Она не пила почти полгода. Уже успела два раза выступить. Я ответил, что будет интересно как-нибудь послушать ее историю.
— Послушать? — удивилась она. — Господи, ты ведь в ней тоже участвуешь!
Она снова увлеклась скульптурой. Правда, сноровка уже не та — слишком большой был перерыв, и глина плохо слушается, и ей трудно добиться того, чего хочется. Но она работает, старается, видит перспективу и считает, что главное — это трезвый образ жизни, а уж остальное приложится. Все встанет на свои места.
Ну, а у меня что новенького? Да так, ответил я, занимаюсь расследованием одного дела по просьбе старого знакомого. В детали вдаваться не стал. Беседа наша явно не клеилась, все чаще появлялись паузы. И я сказал:
— Ну вот. Просто подумал, надо бы позвонить, напомнить о себе.
— Я очень рада, что ты позвонил, Мэтт!
— Может, и встретимся как-нибудь на днях.
— С удовольствием.
Повесив трубку, я вспомнил, как славно мы выпивали в ее квартирке-студии на Лиспенар-стрит. Как тепло и уютно там было, когда мы сидели вот так, рядышком, и алкоголь делал свое дело, разгонял жар по всем жилочкам. Чудесные это были вечера!..
На собраниях только и слышишь: «Бывает, что и в трезвом виде выдаются плохие дни, и все равно они лучше, чем любой самый удачный из тех, когда я бывал пьян». И все дружно кивают, словно пластмассовые собачонки над приборными досками в автомобилях пуэрториканцев. Я вспомнил вечера, которые мы проводили с Джен, и оглядел свою убогую клетушку. И меня пытаются уверить, что жить вот так лучше...
Взглянул на часы. Винные магазины уже закрыты. А бары будут работать еще несколько часов.
Но я остался в номере. По улице промчался полицейский автомобиль с включенной сиреной. Вой замер вдали. Часы отсчитывали секунды. И вот наконец зазвонил телефон.
Это был Чанс.
— Успели поработать? — с одобрением заметил он. — Мне уже доложили. Как девушки, чем-нибудь помогли?
— Да, очень.
— Что-то проясняется?
— Пока трудно сказать. Здесь обрывки, там клочки, и никогда не знаешь, сложится ли все это в целостную картину. Вы что-нибудь забирали из квартиры Ким?
— Только деньги. А что?
— Сколько?
— Двести баксов. Лежали в ящике туалетного стола. Она всегда их там держала. Я, правда, попробовал поискать еще, думал, может, она оставила заначку в тайнике, но ничего не нашел. Ни банковских чеков, ни кредитных карточек, ни ключей от сейфа. А вы?
— Тоже ничего.
— Может, еще какие деньги нашлись? Хотя кто нашел — тот и взял, я не против. Я просто так спрашиваю.
— Нет, денег не было. А больше вы ничего не брали?
— Да, еще снимок, сделанный в ночном клубе. Там мы с ней вместе. Ни к чему было оставлять его полиции. А что?
— Да нет, я так. Значит, вы побывали там до того, как вас забрали в полицию?
— Никто меня не забирал. Я сам пришел. И да, я побывал там до того, как они туда явились. Иначе бы пары сотен там уже не было.
— Это вы забрали кошку? — спросил я.
— Кошку?
— У нее был такой маленький черный котенок.
— Да, верно. Я как-то совсем про него забыл. Нет, котенка не брал. А что, он исчез?
Я сказал, что да, вместе с мисочкой и туалетом. И спросил, был ли котенок в квартире, когда он туда заходил. Но он не знал. Он просто его не заметил, хотя, признаться, и не искал.
— Вообще-то я торопился, — сказал он. — Пробыл там от силы минут пять, вошел и вышел. Котенок мог бы и об ноги тереться, и я бы его не заметил в таком состоянии. Но при чем здесь это? Ведь не котенок же ее убил.
— Нет.
— Ну не думаете же вы, что она брала котенка с собой в гостиницу?
— А зачем ей это было нужно?
— Да откуда мне знать, приятель! Я вообще не понимаю, чего мы зациклились на этом котенке!
— Кто-то же его забрал! Кто-то, не считая вас, побывал у нее на квартире уже после ее смерти и забрал котенка.