Восемь минут тревоги (сборник)
Шрифт:
Ватными ногами ступил Хаятолла на землю, выволок следом мешок и замер на месте. Куда идти, он не знал, а спрашивать у людей, помня наказ отца, не решался.
Рядом с автобусной остановкой зиял стеклянный дверной провал лавки дукандора, набитой всякой всячиной. Тут же, полулежа на деревянном помосте вдоль глинобитной стены, другой хозяин жарил крошечными порциями шашлык, обмахивал его метелочкой, и дым, отгоняемый в сторону, щекотал мальчику ноздри.
Но есть он еще не хотел. Да и берег, как научил отец, деньги до более подходящей минуты. Наудачу он побрел вдоль улицы, по которой, лавируя среди машин, с трезвоном и мельканием спиц проносились велосипеды мальчишек, поглядывавших на приезжего и его тощий мешок заносчиво, с любопытством.
Хаятолла свернул в тень, где никла покрытая слоем дорожной пыли искривленная чинара, наспех проверил содержимое мешка и прочность завязанного поверху узла. Скользнули под рукой новенькие поскрипывающие калоши, нащупалась коробка… Нет, это было что-то другое. Мальчик похолодел. Это была не коробка, а плоский и такой же тяжелый камень. Мухаммед! Обвел-таки вокруг пальца. Но когда он успел сунуть камень в мешок? Когда запихивал друга в автобус? Или же Мухаммед тут ни при чем, а коробку подменили в автобусе, когда Хаятоллу мутило от качки и духоты, людской давки? Нет, скорее всего это сделал проныра Мухаммед, потому что кому придет в голову тащить камень в автобус, чтобы потом обменять его на неведомо что?! Мухаммед, больше некому. Недаром он так сладенько улыбался, недаром так долго махал рукой…
Удрученный, с обидой, защемившей сердце, Хаятолла отошел от дерева, побрел напрямик к высокому зданию, которое приметил издалека и принял за самое главное на этой улице, потому что оно было новее остальных и выделялось ярко-желтой, напоминавшей пустыню, краской в белых квадратах окон.
«Не довез… Гостинец не довез! Что теперь подумает обо мне дядя? Что скажет отец? Эх…»
Приметное здание и впрямь оказалось нужным Хаятолле местом. «Департамент газовой промышленности», — прочел мальчик арабскую вязь надписи на табличке под стеклом и, не колеблясь, потянул на себя дверь.
Первый же, кого Хаятолла спросил о своем дяде, отмахнулся на бегу: не знаю. Хаятолла подходил к людям, называл дядино имя и недоумевал, почему в ответ ему лишь пожимали плечами. У них в кишлаке все знали всё и про всех. Странно… Может, дядя тут работал недавно и его еще не успели узнать?
— Постой, мальчик, постой, — вдруг окликнули его. — Как, ты говоришь, зовут твоего дядю? Кажется, я припоминаю… Это не с ним случилось несчастье? Нет, не знаешь? А ну-ка, пойдем.
Замирая от нехороших предчувствий, Хаятолла поднялся по каменной лестнице на второй этаж и оказался в большой комнате, где на крашеных стенах висели во множестве какие-то картинки и ласково, нежно жужжа и обдувая лицо, крутился голубой вентилятор на толстой ноге — совсем такой, как у муллы в его родном кишлаке. Усталый светловолосый человек в рубашке с короткими рукавами и галстуке вышел к мальчику, положил ему на плечо горячую руку.
— Да, брат, с твоим дядей случилось несчастье. У него никого из родни не оказалось и мы не знали, кому об этом сообщить. Он попал под машину, такая трагедия… А тебе сейчас лучше пойти в провинциальный комитет ДОМА [5] . Там помогут. Обязательно помогут. Людочка, проводите, пожалуйста, мальчика в комитет ДОМА. Он приезжий, города, конечно, не знает, как бы не заблудился.
Людочка хотела было взять его за руку, но Хаятолла, не позволяя женщине командовать собой, сердито вырвался, засопел.
5
ДОМА — Демократическая организация молодежи Афганистана.
— Ну, не обижайся, дружок, не дыши, как ежик. Ничего худого я тебе не сделаю, — сказала девушка, старательно и не всегда понятно выговаривая слова. — Я ведь хотела, как лучше, поверь…
Они пришли в дом, окна которого вместо обычных ставней были закрыты от солнца связанными в щиты пучками высохшей верблюжьей колючки. Лестницы тут были деревянными и скрипели под ногами так же, как дома, в кишлаке, скрипят старые ворота, когда их раскачивает злой ветер «охир заман», на языке дари означавший «конец света».
— Рафик Олим, мы к вам. — Людочка подталкивала впереди себя немного упирающегося, опустившего голову мальчика.
— Милости прошу. Чаю?
Олим смотрел на новенькие, отражающие свет калоши Хаятоллы, надетые им еще перед входом в Департамент, и улыбался.
— Откуда такой пахлавон? А? Откуда ты, богатырь? И чей?
Олим оказался не столь уж высоким и грозным, как оказалось вначале, и понравился Хаятолле сразу, и мальчик, сам не зная почему, доверился ему.
— У меня… гостинец дядин украли, — высказал он первое, что лежало на сердце и томило грудь. — Теперь отец скажет: «Растяпа! Ничего тебе доверить нельзя».
— Это скверно, когда воруют… — Олим тронул аккуратные, наверняка не колючие усики. — Совсем скверно.
Хаятолла зачарованно уставился на рифленую рукоять оружия, выглядывавшего из кобуры на поясе Олима.
— Калибр семь и шестьдесят две? — спросил он, безбоязненно дотрагиваясь пальцами до потертого металла.
— Он самый. Разбираешься.
Польщенный, Хаятолла хмыкнул: еще бы! Пуштуны с детства привычны к оружию, что тут удивительного?
— Так что за дело привело тебя к нам, пахлавон? А, Людочка?
Девушка близко наклонилась к Олиму, зашептала ему на ухо, и пока она говорила, Олим хмурился все больше.
— Понятно, понятно, — кивнул он девушке и отпустил ее, повернулся к маленькому гостю.
— Ну что, будем знакомиться? Меня, как ты слышал, зовут Олим.
— Хаятолла. — Мальчик шагнул ближе, чтобы пожать протянутую руку, сделал шаг и оступился. Он нагнулся, чтобы поправить слетевшую с ноги немного великоватую калошу, и тут из-под светло-зеленой его рубашки выскользнул амулет, закачался на тонком шнурке.
— Талисман? — Олим кивнул на темно-вишневый сердолик. — Можно посмотреть?
Сосредоточенно он разглядывал резное изображение змеи, вставшей на хвост.
— Большая художественная ценность. Древняя штуковина. Ты береги ее.
Мальчик запихал амулет под рубашку.
Неслышно, будто из-под земли, в комнате появился солдат-охранник, поставил поднос с термосом и двумя прозрачными чашками, блюдечком, полным сладостей.
— Пей, не стесняйся. — Олим налил гостю чаю, с удовольствием сам отхлебнул лимонного цвета обжигающий напиток. — Что же ты теперь намереваешься делать?