Восемь минут тревоги (сборник)
Шрифт:
«Странно, — подумал Бусалов. — Вроде лето, а вроде… и зима».
Вокруг и впрямь торжествовало лето. И день на удивление выдался жарким, даже живица из посеченной вражескими пулями сосны, в которую лежа упирался ногами Бусалов, натекала на кору тонкой медовой струйкой, будто простая вода.
Андрей ощущал на языке терпкий, вяжущий вкус горячей сосновой смолки и, унимая жажду, недоумевал, откуда тут было взяться снегу.
— Петрыкин! — с натугой позвал он, но одеревенелые губы исторгли лишь шепот, похожий на шелест бумага.
Бусалов напрягся за бронированным щитом своего пулемета, попытался слегка привстать. Тело плохо повиновалось ему, было тяжелым и неповоротливым, будто чужим, и саднило так, словно на нем не осталось живого места. И только в руках, в самих пальцах, которые Андрей ни на секунду не снимал с толстых деревянных рукоятей «максима», ощущалась упругая сила и горячечное тепло. Обшлага гимнастерки по-прежнему туго охватывали запястья. Сами же рукава во многих местах были рвано вспороты осколками, и проступившая сквозь диагональ кровь местами успела уже побуреть, взяться коричневой коркой.
Андрей отвел взгляд от этих коричневых пятен. Напрягая голос, вновь позвал:
— Петрыкин… слышь? Сейчас какое число?
Чем-то недовольный, сверх меры сосредоточенный, подносчик патронов Петрыкин дернул кривоватыми губами, обметанными пороховой гарью, выбросил, словно в игре «на морского», три широко растопыренных пальца.
— Три! Еще три ленты патронов, командир, — как самое сокровенное сообщил Петрыкин и в подтверждение опрокинул кверху дном ящик из-под патронов. Тот был пуст.
Бусалов привычно прикинул: три ленты — это по крайней мере три десятка гитлеровцев; такой расклад пулеметчика устраивал, но отчего-то мало радовал, словно во власти отделенного было обойтись с этим последним необильным остатком патронов более рачительно, с большей пользой, а он сделать этого не мог.
— Сколько… людей? — прохрипел Бусалов; горло драло, казалось, даже слова царапали опаленную сухостью гортань.
— Двух срезало, — не сразу отозвался Петрыкин. — Про остальных не знаю, не видал… Гансы пока притихли, не лезут… Поди, еще не скоро оклемаются…
Вслушиваясь в отрывистый, чем-то приятный говорок подносчика патронов, Бусалов припомнил все, что происходило накануне этого боя. Он вернулся из дозора по флангу участка, где нес службу наряд, и тут его вызвал в канцелярию начальник заставы.
Капитан не скрывал своей озабоченности: восьмой день повсюду гремела война, и временное затишье на Карельском перешейке накалило нервы людей до предела. Готовые принять сиюминутный бой, пограничники лишь ждали своего часа. Сейчас, похоже, такой момент наступил…
За эти дни глубокие морщины покрыли лоб капитана. Туго затянутые ремни портупеи с нацеленной кобурой лишь подчеркивали непривычную напряженность момента.
— Вот что, сержант Бусалов… — Капитан машинально тронул застегнутую кобуру пистолета, в раздумье повторил: — Вот что… Только сейчас сообщили: на соседнюю заставу напало до батальона гитлеровцев. Застава окружена. Приказываю: взять отделение и со станковыми пулеметами идти на помощь товарищам. Приказ ясен? Повторите…
Шли тыловыми дорогами, потаенными лесными тропками, чтобы раньше времени не обнаружить себя врагу. Непонятная, прежде пугавшая первогодков жизнь ночного леса теперь мало отвлекала пограничников от главного дела. Иногда в страшащей близости раздавались резкие крики бодрствующих ночных хищных птиц — их далеко разносило окрест, не сразу растворяло в прохладном от болотной сырости воздухе.
Обилие встречавшихся на пути болот и болотец мешало быстрому продвижению вперед, удлиняло дорогу, безжалостно поглощая то скоротечное время, что оставалось у пограничников до наступления рассвета.
— Не растягиваться, — тихо передал по цепи сержант Бусалов. — Двигаться друг за другом цепочкой. Следить за моими сигналами.
Сам Андрей — от природы коренастый, выносливый, сильный — нес ствол пулемета. Следом напарник продирался сквозь спутанные ветки кустарников, и на плечах у него несуразным темным горбом на фоне чуть посветлевшего неба громоздилась станина с бронированным щитом. Далее след в след ступали остальные солдаты отделения, нагруженные коробками с уже снаряженными лентами и тяжеленными ящиками патронов.
Гнетущий, какой-то неживой дух исходил от близкой болотины, дурманил голову, затрудняя дыхание. Но на него тоже почти не обращали внимания, потому что все это — и медленная, на ощупь, долгая дорога, и усталость, и тяжелый гнилостный запах — становилось чем-то несущественным, мелким перед грядущим великим испытанием, перед тем, что всех их вскоре ждало впереди.
Бусалов молча подал знак рукой, приказал остановиться. Замерли, чутко вслушиваясь, не раздастся ли посторонний звук.
В сереющей мгле за стволами деревьев неясно угадывался прогал, свободное от всякой растительности пятно. Оттуда, из черноты прогала, вдруг потянуло кисловатым дымком остывшего пожарища, на которое еще со вчерашнего вечера пала обильная роса. Распространившийся повсюду, но уже слегка выветрившийся угар истлевших головней и пепла лучше всяких примет подсказывал Бусалову, что вышли точно к назначенному месту, и эта первая удача, что не сбились с пути, не заплутали, вдохновила сержанта, будто придала ему новых сил.
Молча он стоял в развилке двух сросшихся сосен, прислонившись к шершавой коре, и напряженно прислушивался к ночным звукам.
До рассвета еще оставалось немало времени, и важно было выйти в тыл осажденной заставе так, чтобы не потревожить гитлеровцев, не дать им возможности первыми открыть огонь. Никто не трогался с места; приученные границей к безукоризненному подчинению старшим, к железной дисциплине, бойцы ждали дальнейших распоряжений командира отделения. Та ответственность, озабоченность за судьбу группы, наконец, за само выполнение поставленной задачи, которая легла на плечи Бусалова вместе с приказом начальника заставы, вынуждала его действовать осторожно, наверняка, оберегая людей от ненужной лихости и напрасных жертв.
— Петрыкин! — после долгого раздумья сказал Бусалов стоявшему неподалеку от него бойцу. — Вам приказываю выступить в разведку и выяснить обстановку. Станину можно оставить. Пароль прежний…
Ладный, невысокий Петрыкин с явным удовольствием проворно освободился от своего груза, нырнул под рукой командира и вскоре исчез среди кустарника, словно растворился.
Ни звука не раздалось со стороны прогала с тех пор, как он отправился на разведку, и Бусалову начинало казаться, что Петрыкин никак не может отыскать к ним обратной дороги. Наконец два силуэта мелькнули впереди, и сержант узнал в одном из них Петрыкина, а в другом — хорошо знакомого по прежним встречам старшего политрука соседней заставы Енчишина. Вздохнув с облегчением, Бусалов шагнул навстречу, доложил старшему политруку, что его отделение со станковыми пулеметами прибыло на подмогу.