Восемь трупов под килем
Шрифт:
Никто не слышал, как отворилась дверь у пассажиров за спиной — в каюте, на которую не нашлось пассажиров. Вышел бледный, как покойник, Игорь Максимович Голицын. Вполне живой, но весьма непрезентабельный. Складывалось впечатление, что полчаса назад он перенес обширный инфаркт. Плечи опущены, глаза безжизненны. Он шел, с трудом переставляя ноги. Первой его заметила Ольга Андреевна, когда он коснулся ее плеча, проходя мимо. Она съежилась, дыхание перехватило, она вцепилась в рукав Ивану Максимовичу, который, обнаружив занятное «инородное» тело, сначала криво улыбнулся, затем побледнел, затем залился краской, собрался что-то вымолвить, но не стал.
Немая сцена состоялась по высшему разряду. Настала оглушительная тишина. Супруги Буи вытаращили глаза, Феликс театрально всплеснул руками, Герда залилась румянцем поверх
— Игорь Максимович! — бросился к боссу Манцевич. Но тот отстранил его слабым движением руки, подошел к каюте с покойником, заглянул туда, безучастно посмотрел на мертвеца, на жену, которая сидела в углу, изображая разрушительное душевное потрясение.
— Игорь, господи, боже мой, с тобой все в порядке?.. — она выдохнула и закрыла глаза.
— Поздравляю, Игорь Максимович, вы по-прежнему с нами, — бодро вымолвил Турецкий. Люди зашевелились, стали выбираться из оцепенения, глубоко вздыхать. Кто-то неуверенно хихикнул.
Голицын мрачно уставился на Турецкого, но подобные взгляды на того уже не действовали.
— Рассказывайте, Игорь Максимович. Склоняю шляпу — все, что вы сказали мне несколько часов назад, похоже на правду. Итак?
— Это вы у меня спрашиваете, что здесь случилось? — процедил Голицын, отрываясь от Турецкого и обводя глазами людей. — Интуицию не обманешь, господа хорошие. На этом судне пустует несколько кают. Вы и сами уже догадались. Я решил сменить место ночевки. Салим закрыл пустую каюту, остался в коридоре, делая вид, что охраняет наши с Ириной апартаменты, а я ушел подальше — разумеется, при этом никто меня не видел. Что здесь непонятного, господа? А теперь ваша версия, господин сыщик?
— Еще проще, Игорь Максимович. Поздравляю вашу интуицию — вас хотели убить. Некто появился в коридоре примерно сорок минут назад. Основная масса пассажиров уже спала. А другие и не собирались выходить, зная о вашем строгом распоряжении не покидать каюты. Так что убийца практически не рисковал быть замеченным. Салим допустил роковую беспечность, позволив человеку к нему приблизиться. Получил удар ножом — что сразу вывело его из строя и лишило возможности кричать. Возможно, убийца сам затащил его в каюту, обладая достаточной силой, или подбежал сообщник, и справились вдвоем. Шума при этом не было. Обе двери, ведущие к вашему телу, Игорь Максимович, были заперты, убийца воспользовался ключами охранника. Его ждало жестокое разочарование. Можно представить, какие эмоции он испытал, не найдя вас, спящего, в каюте. Но панике не поддался, запер дверь, сунул ключи обратно в карман покойника. Возможно, догадался, что вы обосновались в одной из пустующих кают, даже прогулялся по ним, подергав двери. Но все было заперто, а где он возьмет ключи? Он предпочел не рисковать свыше разумного, удалился к себе, решив дождаться более подходящего момента. Ваш охранник погиб совершенно напрасно, Игорь Максимович. А другой момент настанет очень скоро, можете не сомневаться. Убийца вооружен пистолетом, его возможности расширились. Вы и дальше собираетесь упорствовать? Ставите под удар свою жизнь, жизни окружающих, а все ради химерического удовольствия узнать имя убийцы? Прикажите матросам включать двигатели, хватит уже этих мерзостей. Два часа ходу до Сочи, всех людей изолируем в кают-компании, оставим только рулевого, злодей не станет стрелять при всем стечении народа, и больше никто не пострадает…
— Ищите пистолет, Турецкий, — выплюнул Голицын. И снова в голову ударило ослиное упрямство, глаза загорелись нездешним блеском, он напрягся, снова стал похож на хищника. — Вы ошибаетесь насчет Сочи. Здесь не два часа хода. Яхта дрейфует в сорока километрах от Маевки и тридцати от Царского. Это не курортная зона, мы ушли очень далеко. До берега десять миль. Но там нет ни одной пристани — там вообще ничего нет! Даже если бы и было… — он подошел вплотную к сыщику, впился в него звериным взглядом. — Хватит пороть чушь, Турецкий. Вы клялись к утру открыть нам имя убийцы, так что работайте, не отлынивайте. У вас осталось несколько часов, надеюсь, проведете их с пользой. А обо мне не беспокойтесь, уж я позабочусь о своей безопасности…
Кто-то начал глухо роптать. Голицын вскинул голову — настала тишина. Залился краской, опустил голову, не выдержав взгляда
— Господи, Игорек, ты так больше не делай, — пробормотал Иван Максимович, беря супругу под локоток.
— Не делать? — прищурился Голицын. — Не делать что, Ванюша? Я должен был дать себя зарезать?
— Да пошел ты!.. — крякнул Лаврушин. Это было на него не похоже. Залился краской, но храбро вскинул голову. — Мы ведь, и впрямь, подумали, что ты погиб. И знаешь… стыдно признаться, но ты нас всех довел до такого состояния, что я на миг почувствовал… облегчение. Прости, братишка. Ты сам во всем виноват. Мы с Оленькой не сомневаемся, что Николай погиб… из-за тебя.
Он отпустил жену и ушел, не оглядываясь, к себе в каюту. Ольга Андреевна осталась в коридоре, она смотрела пустыми глазами перед собой. Судорожно вздрогнула, устремила безжизненный взгляд на Турецкого, повернулась, тихо ушла. Ворча под нос, уволокся в свою каюту Голицын. Остановился на пороге. В самом деле, как же не вспомнить о правилах санитарии и гигиены?
— Альберт, ну, что ты застыл как вкопанный? Распорядись — пусть матросы отнесут Салима в холодильник. А Герда пусть все тут вымоет. Не жить же нам в этой грязи… А я еще подумаю, где мне провести остаток ночи. А утром ведь все прояснится, верно? — он зловеще подмигнул Турецкому и удалился со сцены, хлопнув дверью.
Турецкий заглянул в каморку убиенного. Ирины Сергеевны там уже не было. Когда успела испариться? Он повернулся, встретился взглядом с Манцевичем. В глазах помощника, секретаря и заплечных дел мастера обосновался всепожирающий страх, который он не мог скрыть…
Страх терзал всех, кто остался в живых. Бесконечно такая нервотрепка продолжаться не могла. Недовольство кипело, точно варево в котле, а потом кто-то снял крышку, и все выплеснулось наружу! В два часа ночи «объединенные силы повстанцев» сделали попытку пробиться на капитанский мостик. На запрет болтаться по яхте откровенно забили. Феликс, Робер Буи, Иван Максимович Лаврушин и примкнувшая к ним Николь взлетели на капитанский мостик и осадили рубку. Пропустить такое зрелище Турецкий не мог, он выступал в роли зрителя и в итоге оказался, наверное, единственным, кому не надавали по морде. Шорохов, видя такую беду, заперся и дал тревожный гудок. Но Феликс и Буи надавили на дверь, выбили ее и с торжествующим ревом ворвались в рубку. Героически выполняющего свои обязанности матроса отшвырнули от панели управления судном, стали хвататься за какие-то рычаги. «Вы не знаете, как это делать! — рычал Шорохов. — Вы сломаете яхту!» Худо-бедно запустили двигатели, но сдвинуть с места яхту не смогли. «Рули!» — ревел Феликс, потрясая «интеллигентным» кулаком под носом у матроса. Тот вдруг начал зловеще смеяться — дескать, рулить-то можно, но куда плыть? Десять миль до берега, но береговая полоса изрезана скалами, таит неведомые опасности, она вообще не предназначена для крупных судов, здесь нет причалов. Может, для начала все-таки с якоря снимемся? «К Сочи плыть, к Сочи плыть!» — распалялся Робер, бросаясь давить все кнопки подряд. Шорохову тоже было не по нраву волеизъявление Голицына, но он привык выполнять приказы и не мог стерпеть такого вандализма: заехал Роберу с правой, тот, не устояв, придавил собой пищащего Лаврушина. Восторженно взвыл Феликс, звезданул Шорохову в ухо — не таким уж мягкотелым оказался этот толстяк. Шорохов выстоял, дал достойный отпор, но живот у Феликса был непробиваем. Началась свалка, которую венчало залихватское улюлюканье Николь. Но уже неслась подмога Шорохову — разъяренный Манцевич, мускулистый Глотов.
— Вы на чьей стороне, Турецкий? — рявкнул Манцевич, отталкивая сыщика.
— На божьей, — пробормотал Турецкий.
Николь стащили с лестницы, бросили на палубу, чтобы не путалась под ногами. Лаврушин, обнаружив, что силы становятся неравны, прижался к стеночке, вздернул лапки, зажмурился. Свалка была отчаянной. Робер заработал под дых, выпучил глаза, стал хватать воздух — его тоже свергли на палубу. Феликс долго не сопротивлялся — да его особенно и не мутузили.
— Все, все, хватит… — оторвал он от себя цепкие руки Глотова. — Подурковали, и будет. Убери свои лапы, матрос, а то сейчас вторую дырку в башке получишь!