Восемь ударов стенных часов
Шрифт:
— Откуда она берет повозку, чтобы отвозить трупы?
— Конюшни санатория находятся вблизи павильона. Там имеются повозка и лошадь. Вероятно, Геновена ночью встает, спускает труп через окно и увозит его.
— Но за ней наблюдает эта старуха!
— Фелисьена глуховата и очень дряхлая.
— Но днем она же видит, что делает ее хозяйка. Не соучастница ли она?
— Никогда! Фелисьена так же, как и мы, была введена в заблуждение лицемерием безумной.
— Однако ведь она звонила вашей жене по поводу моего объявления?
— Это совершенно естественно. Геновена читает газеты, следит за объявлениями и, надо думать, просила Фелисьену нам позвонить, так как знала, что моей жене нужна кухарка.
— Да, да, — тихо проговорил Ренин, — это именно то, что я предчувствовал, что мне подсказывало мое внутреннее чутье. Она заранее намечает своих жертв. Но каким образом она заманивала к себе несчастных женщин? Как она заманила Гортензию Даниель?
Автомобиль мчался, но Ренину казалось, что он не двигается.
— Вперед, Клемон!.. Мы стоим на месте, мой друг.
Он мучился мыслью, что опоздает. Логика безумных ведь так неопределенна, так изменчива. Сумасшедшая могла ошибиться днем, ускорить развязку, подобно тому, как иногда испорченные часы бьют часом раньше.
С другой стороны, последние дни она плохо спала. Вдруг она решит немедленно действовать? Через какие душевные страдания должна была пройти жертва в присутствии своего палача, готовящегося нанести ей смертельный удар.
— Скорей, Клемон, или я займу твое место! Вперед, вперед, черт возьми!
Наконец они в Виль д'Аврэ. Автомобиль мчится, огибая высокую стену.
— Объедем заведение кругом, Клемон. Где, господин губернатор, находится павильон?
— С противоположной стороны, — объявил де Луртье.
Они вышли из автомобиля. Ренин бросился бежать. Становилось темно. Де Луртье указал:
— Здесь… Этот домик… Вот окно в нижнем этаже. Это окно отдельной комнаты… через это окно, вероятно, она выходит.
— Но окно забрано решеткой, — заметил Ренин.
— Да, но, вероятно, она проделала отверстие.
Первый этаж был построен над погребом. Ренин взобрался по выступам фундамента вверх. Действительно, в железной решетке не хватало одного прута. Он прильнул к окну.
Внутренность комнаты была темна. Все же он различил в глубине комнаты двух женщин. Одна из них лежала на тюфяке. Другая же сидела рядом на стуле и, полузакрыв голову руками, смотрела на лежащую.
— Это она, — прошептал де Луртье, очутившийся рядом с князем, — другая связана.
Ренин вынул из кармана алмаз и осторожно вырезал в окне одно из стекол. Безумная не шевельнулась. Затем он повернул шпингалет, держа в левой руке револьвер.
— Вы не будете стрелять! — стал умолять де Луртье.
— Если понадобится, да!
Окно тихо открылось. Ренин бросился в комнату, чтобы схватить сумасшедшую, но она вскочила и с животным криком выбежала.
Де Луртье хотел бежать за нею.
— Зачем? — остановил его Ренин, становясь перед связанной женщиной на колени. — Спасем сначала жертву.
Он вздохнул с облегчением: Гортензия была жива. Прежде всего он развязал ее и снял повязку, которой был заткнут рот. На шум в комнату прибежала старая кормилица с лампой.
Ренин ужаснулся, когда осветил лицо Гортензии: оно было мертвенно-бледно, истощено, глаза лихорадочно горели.
— Я вас ожидала, — прошептала она, пытаясь улыбнуться… — Ни одной минуты я не впадала в отчаяние… Я была уверена, что вы спасете меня…
Тут Гортензия потеряла сознание.
Через час после тщательных поисков вокруг павильона сумасшедшая была найдена на чердаке. Она повесилась.
Гортензия торопилась уехать. К тому же, надо было, чтобы павильон был пуст к тому времени, когда старая кормилица объявит о самоубийстве безумной. Ренин подробно объяснил Фелисьене, как ей нужно отвечать на вопросы по поводу сумасшедшей, и затем при помощи де Луртье и шофера перенес молодую женщину в автомобиль и отвез ее домой.
Гортензия быстро поправилась. Уже через два дня Ренин стал осторожно расспрашивать ее о том, как она познакомилась с сумасшедшей.
— Очень просто, — ответила она, — мой муж, который тоже душевно болен, содержится в том же заведении. Я иногда тайно, сознаюсь в этом, посещаю его. Я говорила с несчастной женщиной несколько раз. В последнее мое посещение она пригласила меня зайти к ней. Как только я вошла в комнату, она бросилась на меня и связала. Я не успела даже крикнуть о помощи. Мне показалась, что сумасшедшая хотела подшутить надо мной. В сущности, ведь это была шутка безумной. Со мной она была очень кроткой, хотя и не кормила почти совсем.
— Вам не было страшно?
— Умереть с голоду? Нет. Впрочем, иногда она меня немного подкармливала, когда к этому ее побуждал каприз… И я была вполне убеждена, что вы меня освободите.
— Ну а по поводу другой опасности?..
— Какой? — спросила она с недоумевающим видом.
Ренин вздрогнул. Он понял, хотя это казалось на первый взгляд странным и неправдоподобным, что Гортензия до сих пор не понимала, какая страшная опасность ей угрожала. Она не подозревала, что попала в руки так называемой Гильотинщицы.
Он решил пока ничего по этому поводу не объяснять ей.
А через несколько дней Гортензия, которой доктор предписал покой и уединение, отправилась в деревню к одной своей родственнице, живущей вблизи Базикура в самом центре Франции.
Следы шагов на снегу
«Ла Ронсьер, через Базикур,
14 ноября.
Князю Ренину, бульвар Гаусман, Париж.
Мой дорогой друг,
Вы считаете меня, вероятно, неблагодарной. Я нахожусь здесь уже три недели и не написала Вам ни одной строчки, ни слова благодарности. И, однако, я узнала, что Вы меня спасли от ужасной смерти: мне сделался известным секрет всей этой ужасной истории. Вы уж простите меня! Я была так потрясена. У меня явилась потребность уединиться и пожить в полном покое. Я не могла остаться в Париже и продолжать наши совместные похождения. Нет, довольно с меня! Приключения другого меня интересуют, но приятного мало попасть самой в переделку… Ах, дорогой друг, какой я пережила ужас! Это приключение я никогда не забуду… А здесь я наслаждаюсь полным покоем. Моя старая кузина Эрмелина меня балует, как больную. Я начинаю опять делаться розовой, и в этом отношении все обстоит благополучно. Сознаюсь, что мое здоровье настолько хорошо, что я совершенно перестала интересоваться чужими делами… право же, ни чуточки! И вот вообразите себе (я рассказываю это лишь потому, что знаю Ваше неисправимое любопытство и стремление, как старая баба, всюду совать свой нос), что вчера я имела любопытную встречу. Антуанетта повела меня в базикурский трактир. Мы стали пить чай в общем зале, где по случаю базарного дня было много крестьян.