Восемь
Шрифт:
— Не волнуйся, — подбадриваю я ее. — Ты забавная, сексуальная, у тебя потрясающие волосы, а ещк ты настойчивее, чем кто-либо из моих знакомых, и преданная…
— Эй, ты пытаешься поднять мою самооценку или заполняешь информацию в моем профиле на сайте знакомств?
Я смеюсь над этим, но вижу вспышку боли, промелькнувшую на лице Зои.
— А что? У меня две самые сексапильные подружки на планете, которые не знают, насколько они замечательные, и как мне повезло с ними. Наверное, мне стоит говорить вам об этом почаще.
— А тебе кто будет говорить? Ты ведь совсем не слушаешь, когда мы говорим то же самое тебе, — отвечает
Я начинаю стонать и плюхаюсь на спину.
— Да, согласна, — добавляет Зои, когда Рейчел замолкает. — Тебе двадцать пять, не восемьдесят пять. Я знаю, что мудак, Йен, тебя унижал, но ты умрешь старой девой, и у тебя между ног все зарастет и покроется плесенью, если в ближайшем будущем не предпримешь хоть что-нибудь.
— Зои, спасибо за мудрый совет по поводу технического состояния моей межножной зоны, — еле слышно бормочу я, удивляясь, каким образом наш разговор перетек в беседу о моей личной жизни.
— Мы говорили о предстоящем свидании Рейчел, а не о моей несуществующей половой жизни, — предостерегаю я, зная, что мои слова ударят Зои прямо в сердце, но нужно срочно прекратить этот разговор обо мне.
Девчонки знают, что у меня произошло с моим бывшим и единственным парнем. То есть, он послужил причиной тому, почему я вообще нахожусь на Ибице. Но подруги не знают моего прошлого, не знают, что я продолжаю жить здесь спустя два года потому, что мне незачем и не к кому возвращаться; здесь мой дом, а эти девчонки — моя семья. Они все, что у меня было в жизни. Невозможно объяснить тем, у кого есть корни, семейная история и сама семья, которая любит их, каково это — никогда не знать, что такое любовь. Вот так я рассталась с Йеном. Он обещал мне все, чего у меня не было, заставив очень этогт захотеть, но оказался всего лишь обманщиком, использовавшим меня, и самым отвратительным человеком. Тем, кто наживается на беззащитности другого человека. Тем, кто целится в чужие слабости и пользуется ими в корыстных целях, или чаще для собственного развлечения. Я больше никогда никому не позволю сделать то же самое, что он сделал со мной. И никогда не стану ничьей игрушкой. Никогда не буду домашней зверушкой никакому мужчине, потому что я уже никогда не стану прежней. Эта девушка умерла в тот день, и ее некому было оплакивать.
Снова смотрю на брата Нейта и на его очаровательных детей, которые сейчас собирают все свои вещи, и мне интересно, насколько сильно нужно любить кого-то, чтобы чувствовать такую скорбь, с которой парень живет каждый день. Я чувствую внезапный приступ зависти по отношению к его покойной жене. Каково это, когда тебя любят так сильно?
Глава 10
Джош
— Как же мы по вам всем скучали, — шепчет мама мне в ухо осипшим голосом, эмоции переполняют ее, когда мы стоим, крепко обнявшись, в зале прибытия аэропорта Пальма-де-Майорки.
— Прости меня, мама. Я сделал много ошибок. Действительно облажался, — признаюсь я в изгиб ее шеи. Мое признание не вовремя, потому что толпы людей обходят нас, спеша начать свой отдых. Я молю о прощении, вцепившись в женщину, которая всегда была мне верна, а отдыхающие
Она медленно ослабляет хватку, но не отпускает, немного отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. Я вижу то, что отражается там: нежность, ласка, понимание, облегчение и любовь.
— Нет, сынок. Ты не сделал никаких ошибок. Ты закрывался своей болью как щитом, носил ее как маску, но мы всегда видели, что там под ними. И всегда знали, что ты вернешься к нам, когда придет время. Вернешься к самому себе.
— Рад, что вы верили в меня, потому что я в себя не верил, и до сиз пор не знаю, сколько во мне этой веры.
Мама ладонями обхватывает мое лицо, поглаживая большими пальцами мои щеки, и отвечает:
— Ты не сломался, Джош. Ни коим образом. Жизнь издевалась над тобой, била, разрывала на части, но не смогла сломить тебя. Ты просто не видишь того, что вижу я.
— И что же ты видишь? — не могу не спросить я. — Потому что человек, который смотрит на меня из зеркала — не тот, кем я был или кем хочу быть.
— О, мой хороший, — отвечает она с грустной улыбкой. — Он здесь. Его немного потрепала жизнь, но он все еще здесь. Тебе просто нужно отпустить чувство вины и позволить ему жить.
Мы смотрим друг на друга несколько секунд, и я не вижу в ее глазах ничего, кроме одобрения.
— Мне очень повезло, что ты моя мама, — признаюсь я с улыбкой.
Она берет меня под руку, и мы идем к отцу, на котором сейчас висят Айви и Артур.
— О, я знаю, дорогой, — невозмутимо отвечает мама. Своей рукой она скользит по моей и добавляет:
— Скоро мой день рождения. Дорогие подарки в знак твоей признательности приветствуются.
Не могу сдержаться и смеюсь. Громко. От чего папа и Айви поворачиваются, а когда мы подходим ближе, глаза моего отца становятся круглыми от звучащей в моем голосе радости.
— Рад видеть тебя, старик, — приветствую папу, крепко обнимая его обеими руками — никаких чисто мужских рукопожатий — и он держит меня в объятиях немного дольше, чем обычно. Неуверенно похлопывает меня по спине, но я все же замечаю блеск в его глазах, когда он отступает и говорит:
— Не такой уж я и старик. Я все еще в состоянии отшлепать тебя по заднице.
Еще один лающий смех вырывается из меня.
— А ты когда-нибудь кого-нибудь из нас шлепал по заднице? Не знаю, как вы с мамой справлялись, но не думаю, что хоть кого-то из нас пороли.
— Джейк был к этому близок, — добавляет мама от себя.
Я все еще обнимаю отца, но когда поворачиваюсь к ней, у нее на одной руке уже сидит Айви, а на другой Артур, оба ребенка улыбаются одинаковыми улыбками, которые так и сияют на их лицах.
— В это я могу поверить, — киваю я в знак согласия. — Его до сих пор сложнее всего контролировать.
— О, ну, не знаю, — вставляет замечание мой отец. — Кажется, Эмма вполне с этим справляется.
— Любовь хорошей женщины может творить чудеса, — отвечаю я отцу, но мои слова предназначаются маме. От нее не укрылось двойное значение моей фразы, и она улыбается мне. Эти слова предназначаются и ей, и женщине, которая придавала моей жизни смысл.