Восемьдесят четвертый 2.0
Шрифт:
От дома до здания Министерства правдивой информационной поддержки – сокращенно МПИП (в чатах шутковали – Пип-Пип или ПИ-ПИ, а порой называли Пипеткой за дозированную инфу, выдаваемую по капле) – быстрым шагом Уин доходил за двадцать минут. Если поднажать, то можно было успеть и за пятнадцать. Здание Министерства то и дело мелькало над крышами домов, умудряясь выглядывать даже из-за проросших в старых кварталах новеньких высоток. Триста метров в высоту, пирамида из белого бетона тремя уступами поднималась ввысь, к серым разлохмаченным тучам, быстро несущимся по небу. В разрывах проглядывала недобрая голубизна, будто холодный льдистый взгляд с прищуром следил за прохожими. Дождь был утром, и на тротуаре все еще стояли лужи – вместе
Когда Уин пришел работать в МПИП, на его фасаде отчетливо можно было разглядеть следы сбитых надписей:
ВОЙНА – ЭТО МИР
СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО
НЕЗНАНИЕ – СИЛА
Это призрачные призывы из прошлого раздражали Уина, и он однажды спросил Майкла, не собирается ли начальство чем-нибудь заделать убитые лозунги. В ответ Майкл лишь пожал плечами. И вот полгода назад их восстановили – в память исторического прошлого, как значилось в резюме. Теперь они горели на солнце позолоченными буквами. И кто-то неведомый оставил пару тощих гвоздик на выступе фундамента, неизвестно в чью честь или память.
Когда-то здания четырех министерств были самыми высокими в городе, но лет десять назад компания Севморнафта, владеющая всеми нефтяными платформами в Северном море, построила новый офис, который почти на сто метров превысил МПИП. Офис Севмора вскоре получил в народе название «Початок». Но куда чаще его именовали просто Башней с каким-то скрытым и зловещим намеком. Хотя на башню Саурона он явно не тянул. Толстенный роман Профессора напечатали сразу после Пробуждения миллионными тиражами, и каждый уважающий себя интеллектуал считал обязательным поставить себе на книжную полку том в желтой суперобложке.
Пятнадцать лет назад, еще подростком, Уин ходил вместе с отцом на митинг против строительства Початка. Он не помнил, что тогда говорили, было чудное время, семь лет, как случилось Пробуждение, и на всю жизнь Уин запомнил слова одного из ораторов: «Никогда, никогда мы не вернемся назад в стойло».
Уин невольно улыбнулся: как наивно!
Все возвращается – под новыми вывесками. Министерство Правды превратилось в Министерство Информации, а Министерство Мира – в Министерство Победы.
Несмотря на пронизывающий ветер, Уин шел так быстро, что весь взмок. Внезапно он остановился, будто натолкнулся на невидимую стену. А почему нужно торопиться, бежать, задыхаясь? Что случится, если он опоздает? Разве небо рухнет, если пробить чертов пропуск на пять минут позже? Не заберут же его в Министерство Любви, как это делалось до Пробуждения? Сейчас и Министерства Любви нет, есть Министерство Действенной Справедливости. Сокращенно Минсправ или – еще короче – ДС. Наверняка Минсправу дела нет до опозданий. В Пи-Пи разберутся сами с нарушителями. Лишат премии к отпуску, это максимум. Смех, право! Уин, что, так боится лишиться этой премии? Он даже не знал, смогут ли его оставить без премии за такую малость. Он поднял голову и уставился на сияющие сусальным золотом надписи на фасаде МПИП.
«Ненавижу», – прошептал он и даже скрипнул зубами: чувство, вспыхнувшее на миг, было в самом деле острым и обжигающим, почти невыносимым.
Но тут неведомая рука толкнула его в спину, и он побежал. Ноги будто против воли набирали темп, бежать в пальто, в сношенных туфлях было неудобно. К тому же то одна нога, то другая попадала в очередную рытвину на асфальте. Один раз он так подвернул ногу, что захромал. Но все равно влетел в проходную МПИПа за полминуты до окончания перерыва. Проскочил турникет, пробил пропуск, привалился к стене. Теперь можно было и отдышаться.
«Не вернемся в стойло, – ухмыльнулся он неизвестно кому. – Как же, не вернулись! Все пошли строем, все».
Или не все? Король вон не пошел. Правда, по большому счету Уин ничего не знает про Короля. Может, он все
Если бы Уин был начальником, он бы обретался в аквариуме стеклянного кабинета и выплывал оттуда только для того, чтобы окинуть грозным водянистым оком мелководье большого холла с офисными садками. В кабинете можно закрывать жалюзи, пить кофе и курить за столом. Но Уин начальником никогда не станет. Не вскарабкаться, не доползти. Поэтому сидеть ему в общем зале, в закутке, отделенном от соседних нор гипсокартонными кургузыми стенками в три четверти роста. Если встать, он может заглянуть в конуру к соседям справа и слева. И к нему в любой момент готов пожаловать любой – тайком подкрасться сзади и неожиданно высунуть мордочку из-за плеча. Из благоразумной предосторожности Уин никогда не выходил с рабочего компа на сайт «Двойного поворота». Только дома рано утром позволял себе полчаса до ухода на работу, да еще вечером, а вернее, ночью – сколько хватало сил. Иногда в обед. На «Двойном повороте» он был самим собой. У счастливчиков имелись еще выходные. Но в субботу рано утром Уин отправлялся помогать отцу в деревню. Это его повинность на неопределенный срок. Поскольку отец не был ветераном войн с Остазией и Евразией (каковых насчитывалось чрезвычайно много, в итоге их объединили и назвали ветеранами зийских войн) и не отработал двадцать лет в одном из четырех Министерств (каковых выслуживцев, кажется, набралось еще больше, нежели ветеранов), то его старик получал только пособие вместо пенсии. Пособия не хватало даже на то, чтобы питаться хлебом и кашей. К тому же к отцу переехали младший брат с женой. Дядя получал пенсию служащего низшего ранга, а его жена – только пособие. Втроем они кое-как могли скинуться на уголь для печи и на газ в баллонах для плитки. Зато при доме имелся огород. На этом огороде и приходилось пахать все выходные – помочь старикам деньгами никак не получалось.
Уин повесил пальто на вешалку, пригладил руками волосы и включил комп. Взял пачку сигарет и пошел на лестницу – в курилку. Это своего рода ритуал Пи-Пи – пока комп грузится, одни пили чай, другие курили. Многие называли это свободой и искренне в разговорах благодарили начальство за нестрогий надзор.
– При Большом Брате никто не ходил курить, все работали, а кто опаздывал, тех распыляли! – пробурчала ему в спину тетка лет под шестьдесят, закуток которой ютился у самого входа. Уин не ведал, чем она занималась, вид у нее был, как у загнанной лошади, но на работу она приходила первой и уходила после всех. Наверняка прежде работала в Министерстве Правды. На время исчезла, переждала бурю, потом вернулась. А может, и не исчезала, просто поменяла одну корочку на другую.
В курилке (небольшой закуток на черной лестнице) две девицы старательно делали последние затяжки.
– …непременно съезди, погляди на Ангела смерти, это потрясает, – долетел до Уина обрывок фразы. В голосе говорившей звучало воодушевление. Серо-желтые прилизанные волосы, густо замазанная тональным кремом кожа, алая помада, очень короткое платьице, туфли-шпильки. Она маскировалась под юную особу, а лет красавице было наверняка за сорок.
– Но там же только фундамент. Или нет? – неуверенно отозвалась вторая. В ней было всего меньше – патриотического восторга, лет, косметики. Ее блестящие черные, очень прямые волосы выдавали восточную кровь.
– Фундамент тоже потрясающий. Когда Ангела построят до неба, Океания навеки станет непобедимой. – Воодушевления в голосе блондинки могло бы хватить на десятерых морпехов.
– Мы с кем-то воюем? – не удержался и пробормотал Уин, тут же пожалев о своей несдержанности.
Он спешно закурил в надежде, что его слов не расслышали. Но обе женщины к нему тут же повернулись.
– А ты, Уин? Ты видел Ангела? – обратилась к нему поклонница величия. – Я пожертвовала на его строительство тысячу кредитов. А ты?