Вошедшие в ковчег
Шрифт:
— Схожу по нужде.
Искоса глядя на голубой сверток, Сэнгоку направился к люку. Ни у кого не было причин удерживать его. Если кто и остановит его, так это одичавшие собаки. Меня беспокоил дружок подростка в красной куртке. Может быть, на него в самом деле напали собаки? Продолжая курить, продавец насекомых встал и взвел курок пистолета.
В эти несколько секунд я виртуозно, как пианист на конкурсе, ударил по клавишам своего мозга и принял окончательное решение. Я прошептал женщине:
— Я могу тебя попросить кое о чем по секрету?
Голос такой тихий, что я не слышал самого себя, но реакция была та, на которую я надеялся:
— Конечно.
— Наверху, во втором шкафу,
— Кодовый номер замка в шкафу?
— Такой же, как и самого шкафа: два, повернуть вправо, влево, вправо. Два, два, два...
— Красный рубильник?
— Сразу ничего не случится, но...
Устройство для взрыва динамита ради страховки двухступенчато. Без миниатюрного передатчика, находившегося всегда при мне, ничего сделать было нельзя. Реле распределительного щита «будило» взрыватель, который после этого был готов в любую минуту принять мой сигнал. «Узи» у меня отобрали, но, если женщине удастся включить рубильник, у меня в руках окажется гораздо более мощное оружие.
Женщина лениво поднималась по каменной лестнице. Надежда и напряжение немного умерили боль в ноге. Идя по лестнице, женщина сделала отчаянный знак зазывале, с недоумением смотревшему на всё. Он, скорее всего, ничего не понял, но мне стало ясно: единственное, что может нас с ней объединить, — это поиск выхода из создавшегося положения. Хорошо уже то, что она послушалась меня. Если все пойдет по плану, я не брошу зазывалу в беде. Продавец насекомых лишь проводил ее взглядом, но никак не реагировал — женщины ведут себя иначе, чем мужчины, это вполне естественно. Мужчина не должен обращать на них внимания. Она без всяких приключений добралась до мостика и скрылась. Я вспомнил о «живом воздухе», обреченном на неминуемую гибель. Подумал о китах, которые, стремясь выжить, совершают коллективное самоубийство. Неужели мирное существование юпкетчера не более чем иллюзия? Почему же тогда во всех больших парках есть карусели? Если бы удалось доказать, что в выходные дни дети страдают раздвоением личности, карусели следовало бы немедленно убрать...
Вспухшая нога буквально разрывалась от неимоверного давления. Если бы не стенки трубы, она бы лопнула. Нечто похожее испытываешь, когда от больного зуба вспухает десна. Ее хочется проколоть иглой, чтобы выдавить гной. Я уже не был уверен, что у меня хватит сил отказаться от скальпеля врача. Кухонный нож мясника — ни за что, а на скальпель хирурга можно и согласиться. Нет, такое малодушие опасно. Лекарство запаздывает, наверное потому, что связному не решаются продать морфий; врачу, чтобы переодеться, тоже нужно какое-то время, а может быть, машина никак не заводится. Но согласится ли врач ампутировать ногу? Правда, существует великий моральный долг исцелять страждущего. Если ему удастся остановить кровь, сшить кровеносные сосуды и принять все необходимые меры, чтобы избежать заражения, его врачебная этика не понесет ни малейшего ущерба. А если после этого в его присутствии моя отрезанная нога со звуком пробки, вылетающей из игрушечного пистолета, провалится вниз, а потом доставленный сюда труп расчленят и спустят в унитаз, это не будет иметь к врачебной этике никакого отношения.
Женщина подавала знаки из-за парапета.
Время, наконец, пришло. Я знал, что рано или поздно оно наступит, знал, что не по чьему-то приказу, а сам должен буду принять решение. Я оттягивал этот момент до сегодняшнего дня по той же причине, по которой не мог отважиться на пари с продавцом насекомых насчет того, что не пройдет и пяти минут, как начнется ядерная война. Но ядерная война не будет объявлена. Объявление войны лишь позволило бы противнику начать ее первым. На кнопку нажмут только в случае ошибки или в ту минуту, когда будет изобретено средство, дозволяющее нарушить равновесие сил и обеспечить победу, начав ядерную бомбардировку первыми. И эта минута наступит без объявления войны. А когда поймут, что ядерная война началась, она уже будет окончена. Катастрофа повлечет за собой массу непредвиденных последствий, гораздо больше, чем при землетрясении, — предугадать все немыслимо. Никто не оповестит об атомной войне. Если нет возможности нанести удар такой силы, чтобы вывести из строя систему оповещения противника, никто просто не решится напасть первым. Отплытие ковчега произойдет в один из мирных дней, втайне от людей. Нет никаких препятствий к тому, чтобы это произошло сегодня. Во всяком случае, решение я должен принять самостоятельно.
Вернулся Сэнгоку.
Из сумки на поясе я вынул миниатюрную панель дистанционного управления. Сдвинул предохранитель и надавил пальцем на красную кнопку. Уверенности никакой, но надежда огромная, что течение подземных вод изменит направление. Если все пойдет как надо, я, возможно, сам смогу вытащить ногу из унитаза. Никто не провозглашал тостов, церемония спуска ковчега на воду проходила тихо, участвовал в ней я один. Именно так и должна начаться ядерная война — еще до своего начала. Б'oльшая часть тех, кто окажется свидетелями взрыва, погибнет, и лишь те, кому удастся заткнуть уши и остаться в неведении, смогут выжить.
24. Побег
Вспышка. По телу, там, где оно было обнажено, ударили бесчисленные розги. Сначала взорвался люк. Выход в сторону моря уничтожен. Но грохота, который я ожидал услышать, не последовало. В барабанные перепонки ударила резкая боль. Свет погас, и наступила кромешная тьма. Подача электроэнергии прекратилась. Продавец насекомых щелкнул зажигалкой. Крохотный огонек лишь подчеркнул безмерность тьмы. На стене колебалась только тень продавца, теней остальных не было. Вопли подростка в красной куртке прекратились. Но если бы он и продолжал вопить, я все равно бы его не услышал — так звенело в ушах.
Затем раздался далекий гул, похожий на раскат грома. Послышалось завывание — это сталкивались потоки воздуха. Видимо, план все-таки удался.
Непрекращающееся гудение зуммера казалось совсем слабым после грохота взрыва. Я был обязан взять слово, как человек, устроивший все это.
— По-моему, произошел ядерный взрыв. Это сигнал, предупреждающий о чрезвычайном положении.
Некоторое время никто мне не отвечал.
— Может, землетрясение? — раздался хриплый голос женщины. — Конечно, землетрясение, а?
— Для землетрясения слишком слабое колебание почвы. — Кажется, это Сэнгоку.
— Страшно подумать, но, по-моему, произошел ядерный взрыв. — Эта ложь предназначалась для продавца насекомых. — Корабль оснащен системой автоблокировки. Как только она улавливает ядерный удар, взрываются заряды и автоматически перекрываются все ходы, связывающие корабль с внешним миром.
— Не знаю, какие датчики вы использовали, но где гарантия, что они не ошиблись? — Длинное колеблющееся пламя зажигалки приблизилось ко мне.
— Гарантии нет. Я говорю лишь о возможности.
В закрытом помещении, в пещере, тьма ощущается объемно. Тьма колодца навевает покой и не вызывает страха. Но чем больше размеры погруженного во мрак помещения, тем страшнее темнота. Обычай класть покойника в гроб, соответствующий размеру его тела, возможно, объясняется стремлением, помещая его в крохотную тьму, оборонить от тьмы огромной. Хотя в каменоломне нас было всего семеро, мы дышали с трудом — так хватают ртом воздух рыбы, битком набитые в садок, в котором недостает кислорода.